Григорий Орлов - стр. 62
– Успокойся, безумец!.. Разве ты не видишь одеяния? Я явился сюда, чтобы утешить тебя, поэтому молчи и выслушай меня! Ты видишь, что всякое сопротивление бесполезно. Моя рука столь же сильна, чтобы связать тебя, как могуче утешить и ободрить тебя мое слово.
Пугачев уставился на него налившимися кровью глазами. В самом ли деле внушило ему доверие монашеское одеяние или в своем изнеможении он склонился пред превосходством силы, только он издал лишь глухой стон и его судорожно напряженные мускулы ослабели.
– Внесите сюда фонарь! – сказал монах повелительно. – Теперь ступайте и оставьте нас одних! – приказал он далее, когда в каземат внесли фонарь.
Дверь закрылась. Комендант удалился, тихо бормоча про себя:
– Что значит все это? Какие церемонии с этим простым казаком? А этот монах… где, черт возьми, я слышал этот голос?
Покачивая головой, он шел вдоль коридора, в котором, несмотря на мрак, отлично ориентировался. Но ему никак не удавалось разобраться в своих воспоминаниях, где же он все-таки слышал голос этого монаха.
Офицер и солдаты остались в передней и боязливо прислушивались, так как, несмотря на превосходство силы, выказанное монахом, они все же боялись новой схватки с арестованным, которая могла стать опасной для служителя церкви.
Внутри каземата монах оставался несколько минут в том же положении: с коленом на груди казака и не выпуская из своих железных тисков его рук.
– Ну, успокойся, Емельян!.. – сказал он. – Имей доверие к моей одежде; я не намереваюсь делать тебе зло, и в доказательство возьми вот этот подкрепляющий напиток, в котором ты, наверно, нуждаешься.
Он выпустил арестованного, действительно уже не делавшего попыток возобновить свою борьбу с монахом, огромную силу которого он уже испытал на себе.
Монах вытащил из рясы бутылку, оплетенную лубком, поднес ее распростертому на земле казаку и сказал:
– Выпей, это укрепит тебя и успокоит.
Пугачев, ни минуты не колеблясь, приложил бутылку ко рту и сделал из нее порядочный глоток. Затем он глубоко вздохнул, на его бледном, искаженном лице появилось выражение удовольствия, и он усталым голосом проговорил:
– И точно, батюшка!.. Вы не можете принести мне ничего дурного, так как напиток ваш недурен. Говорите, что вы в состоянии сказать, чтобы утешить в этом несчастье мою душу.
– Почему ты здесь, почему ты арестован? – спросил монах.
– Почему я арестован?! – воскликнул Пугачев, внезапно вскакивая с места и уставившись на монаха вновь загоревшимся ненавистью и яростью взором. – Я арестован потому, что тосковал по родине, потому что нуждался в свободе, потому что осмелился просить этой свободы, и вот поэтому я осужден истомиться и сгнить в этой тюрьме. Клянусь Господом Богом, лучшим утешением, которое вы могли бы мне дать, была бы смерть! Быть может, вы намеревались дать мне это утешение? Не подмешали ли вы яд в свой напиток?.. Огнем он течет по моим жилам!..