Грёзы о воздухе. Опыт о воображении движения - стр. 5

В нашей книге «Вода и грезы» мы привели множество образов, в которых воображение проецирует на внешний мир глубинные впечатления. Изучая в настоящей книге «воздушный» тип психики, мы приведем примеры, где воображение проецирует все свое существо. Воспарив столь далеко и высоко, мы прекрасно узнаем себя в состоянии открытого воображения. Жадное до атмосферических реалий, воображение, взятое в целом, дополняет каждое впечатление новым образом: Бытие, как говорил Рильке, ощущает себя «накануне написанности». «Но на этот раз я не буду писать – меня напишут. Я – оборот, подлежащий вымарке и переделке»[6]. В такой перестановке воображение дает распуститься одному из манихейских цветов, спутывающих оттенки добра и зла, нарушающих непреложные законы человеческих ценностей. Мы собираем такие цветы в произведениях Новалиса, Шелли, Эдгара По, Бодлера, Рембо, Ницше… Лелея их, мы ощущаем впечатление того, что воображение есть одна из форм человеческой отваги. А в итоге – обретаем динамизм новаторства.

Впоследствии мы попытаемся внести основанные на фактах дополнения в психологию следующих двух типов сублимации: дискурсивной сублимации, служащей поискам потустороннего, и сублимации диалектической, помогающей в поисках побочного. Такие исследования возможны именно потому, что воображаемые и бесконечные путешествия имеют гораздо более упорядоченные маршруты, чем кажется на первый взгляд. По замечанию Фернана Шапутье, современная археология много выиграла от установления упорядоченных серий документов[7]. Неспешная жизнь предметов на протяжении столетий позволяет делать обобщения относительно их происхождения. Аналогично этому, при рассмотрении тщательно подобранных серий психологических документов мы удивляемся упорядоченности их преемственности и начинаем лучше понимать динамизм их бессознательного. По такой же аналогии новое метафорическое словоупотребление может прояснить археологию языка. В нашем исследовании мы изучим неуловимые воображаемые путешествия, ускользающие от внимания остановки, зачастую нестойкие образы, и – вопреки всему – увидим, что эти неуловимость, расплывчатость и нестойкость не мешают поистине упорядоченной жизни воображения. И даже представляется, что все эти виды несогласованности порою вливаются в русло столь точно определимое, что могут служить схемой связности через подвижность. На самом деле наш способ избегать реального прямо раскрывает нашу глубинную реальность. Тот, кто лишен функции ирреального, – в такой же степени невротик, как и тот, кто лишен