Гремучий ручей - стр. 24
Дома было тепло, пахло печеной картошкой и травяным чаем. С продовольствием у них и в самом деле было плохо, на остатках картошки, круп и муки им нужно было как-то дотянуть до лета. Летом станет полегче, летом в лесу появятся грибы и ягоды. Да и в огороде можно будет вырастить какую-никакую зелень. А пока приходится экономить, жить впроголодь и надеяться на унизительные подачки от немцев. Если ей еще удастся заработать эти подачки.
– Бабушка, ты? – на звук открывшейся двери из комнаты вышла Танюшка. Она зябко куталась в вязаную кофту. Худенькая, высокая, большеглазая… Девочка с ледяными ладошками и горячим сердцем.
– Я, Татьяна. – Стараясь не морщиться от боли, Ольга присела на скамью, принялась разуваться. – Как ты тут?
– А как ты… там? – Внучка смотрела на нее без злости, скорее, с недоумением. Все никак не могла понять, почему Ольга решилась на такой поступок.
– С завтрашнего дня выхожу на работу. – Вслед за ботинками Ольга сняла пальто и шляпу. Пошевелила затекшими пальцами на ногах. Отвыкла она от каблуков. Отвыкла, но придется привыкать снова. До усадьбы можно добираться и в чем-то более удобном, а переобуваться уже на подступах. Почему-то ей казалось, что внешний вид очень важен для тех, кто принял ее на работу. Почти так же важен, как и ее безупречный немецкий. Ну что ж, она потерпит. – Туда буду добираться на фуражной машине, обратно своим ходом.
– Бабушка, ну зачем?.. – Танюшка переставила ее ботинки поближе к печке. – Это же нелюди, бабушка.
– Я знаю. – Ольга погладила внучку по волосам. – Нелюди и враги. Но, Татьяна, иногда лучше быть как можно ближе к врагу.
– Зачем? – внучка смотрела на нее с осуждающим недоумением.
– Затем, чтобы знать наперед, что он захочет предпринять.
– Бабушка, ты меня прости, – Танюшка пристроила ее пальто на вешалку, – но какая из тебя подпольщица? А люди будут говорить…
– Люди всегда говорят! – Ольга оборвала внучку. – Человеческой натуре это свойственно. Но умный человек всегда может определить, где правда, а где пустые сплетни.
На самом деле не всегда, но Танюшке об этом знать не нужно.
Они уже пили чай, когда в сумраке за окошком мелькнула какая-то тень, а через пару секунд в дверь торопливо, но настойчиво постучали. Ольга знала этот стук. Танюшка тоже, поэтому и не стала спрашивать, кто там, а сразу впустила нежданного гостя в дом.
Впрочем, не гостя, а гостью – соседку Зосю Куликову. До войны Зося работала в школе уборщицей, большим умом не отличалась, но была прилежной и исполнительной. Она в одиночку растила сына, балбеса и хулигана Митьку, при случае всем и каждому жаловалась на свою нелегкую бабью долю, даже умела весьма натуралистично расплакаться в нужный момент. Не сказать, что Зосю так уж ценили, но жалели. И балбеса Митьку тоже жалели, тянули из класса в класс, хоть и было очевидно, что к наукам он не расположен, ни умом, ни прилежанием не отмечен, а хулиган, каких еще поискать. Митька учился с Танюшкой в одном классе, с раннего детства очень не любил ее и задирал. Повлиять на него не могли ни отповеди директора, ни мокрое полотенце, которым регулярно перетягивала его Зося. Такой уж он уродился. К материнской, граничащей с легким слабоумием простоте добавлялась безрассудная удаль отца, который больше времени проводил в тюрьмах, чем возле жены и ребенка. Гриня Куликов был вором-рецидивистом, а еще романтиком. Из тюрьмы он слал неграмотной Зосе длинные и витиеватые письма, которые ей зачитывал кто-нибудь из учителей. Бывало, и Ольге доводилось приобщиться. Письма прекратились сразу после начала войны. Зося все еще надеялась на чудо, верила, что ее любимый Гринечка вернется. Только она одна и надеялась, потому что тюрьму, в которой сидел Григорий, разбомбили в первые же дни оккупации.