Грехи и подвиги - стр. 50

Луи пожал плечами:

– Да мне собственно и нечего собирать. Правда, я хотел поискать себе оруженосца, но, в конце концов, обойдусь.

– Я дам вам одного из своих, – решительно заявил Анри и тут же подмигнул Алисе: – Видишь, девочка, сама судьба хочет, чтобы мы с тобой туда поехали. Любишь ты короля Ричарда или нет, думаю, смерти его ты не хочешь так же, как и мы все. А посему наш добрый барон угостит нас на прощание знатным ужином, даст в дорогу побольше своего славного вина, и на рассвете мы покинем добрую Францию.

Эдгар спешил, подгоняемый не только словом, данным Луи, но и все тем же неудержимым стремлением испытать свои силы, той же жаждой новых событий и приключений, что овладела им после прочтения прадедовой рукописи.

Путь от Лиона до Гавра занял у них с Ксавье всего четыре дня, хотя в течение двух дней подряд шли дожди, и приходилось скакать по размытым дорогам, скользившим под копытами их коней, в прилипшей к телу, насквозь мокрой одежде.

Малыш Ксавье проявил необычайную для пятнадцатилетнего подростка выносливость, ни разу не показав усталости, не прося отдыха, не жалуясь на голод, хотя они делали долгие переходы, порой давая отдохнуть коням, но не слезая с седла и не развязывая сумок с провизией. Причиной тому была не только и не столько спешка: хоть Эдгару и не приходилось прежде пускаться в долгие путешествия, но от отца, от Луи, от многих, с кем приходилось общаться кузнецу, он хорошо знал, как небезопасны бывают проезжие дороги, и что не стоит иной раз в глухом и безлюдном месте сходить с коня и устраивать беспечный привал. Тем более путникам, у которых кони славные, сбруя достаточно богатая, а одежда выдает определенный достаток. Зато на постоялых дворах, где странники ночевали, им приходилось тратить не так уж много денег – Эдгар заказывал к столу только немного вина и хлеб – добросердечный барон Раймунд нагрузил походные сумки сына парой хороших кусков копченого свиного окорока, дюжиной колбас, мешочком сушеных груш и десятком печеных голубей. Он дал сыну и большую флягу превосходного вина. Однако эту флягу Эдгар пока берег: им с Ксавье может выпасть ночь и под открытым небом, и вот тогда этот запас очень даже не помешает, а на постоялых дворах вино хоть и похуже баронского, но тоже неплохое.

В Гавре им повезло – барка через Ла-Манш отправлялась в тот же день, в день их прибытия, и капитан не взял дорого за перевоз путников и их лошадей, тем более, что кроме них вместе с лошадьми переправлялось еще человек десять разного люда. Однако моряки не зря бранят зловредный пролив: едва успела переполненная барка отвалить от пристани, поднялся ветер, и вскоре сильно заштормило. Люди переносили качку, кто как умел, стараясь лишь держаться ближе к мачте и дальше от лохматых вздыбленных пенными хребтами валов, что так и норовили залить зыбкую посудину, захлестнуть и потопить. Эдгар впервые обнаружил, что совершенно не подвержен той дурноте, от которой страдают и иные моряки – при взлетах барки с одной волны на другую у новоявленного рыцаря не кружилась голова, к горлу не подступала тошнота, в глазах не темнело, и сердце не проваливалось в живот. Так же равнодушен к шторму остался и Ксавье, не проявивший ни малейшего страха, он, ко всему прочему, умел плавать, как, впрочем, и его молодой господин. Хуже всех было лошадям – едва судно стало мотать из стороны в сторону и заливать волнами, животные просто обезумели. Привязанные в центре барки к креплениям мачты, они начали метаться, натыкаясь друг на друга и на людей, грозя их покалечить, или, еще того хуже, расшатать мачту. При этом глаза коней полезли из орбит, а из их глоток вырывалось уже не ржание, а жуткий утробный рев, который лошади издают лишь в состоянии крайнего ужаса. Люди, впервые услыхавшие эти звуки, зачастую приходят от них в ужас, принимая за вопли нечистой силы…