Гражданская война и интервенция в России. Политэкономия истории - стр. 9
Восстания офицеров и юнкеров произошли, и в других городах, но все они также носили крайне ограниченный характер. Так в боях под Пулковом 30 октября участвовало не более 100 офицеров[66]. Киеве особенно большие потери (42 офицера убитых) понесло 1-е Киевское Константиновское военное училище[67]. 1–3 ноября произошло выступление юнкеров в Омске, 9–17 декабря вспыхнуло офицерское восстание в Иркутске, в котором было убито 277 и ранено 568 человек с обеих сторон, не считая тех, чьи трупы унесла Ангара[68]. Против около 800 юнкеров и 100–150 добровольцев оказалось до 20 тысяч солдат запасных полков и рабочих[69].
Спровоцированные «Комитетом спасения…», «Общественной безопасности…» и прочими подобными организациями восстания юнкерской молодежи, в существовавших условиях, были даже не авантюрой, а прямым ее убийством. «Юнкерская молодежь, – отмечал этот факт «белый» ген. Н. Головин, – была брошена на верную гибель»[70]. К подобным выводам в дни петроградского восстания юнкеров приходила и американская журналистка Б. Битти: «Воскресенье, (29 октября) 11 ноября, нужно занести в календарь…, как день позора. В этот день были принесены в жертву – столь же ненужную, сколь бесполезную – невинные младенцы, а ответственными за это были не кадеты военных училищ и не солдаты и рабочие, с которыми те сражались, а небольшая группа мужчин постарше, которые остались в безопасности, послав под пули сражаться вместо себя сущих младенцев»[71].
Надежды восставших в Петрограде юнкеров, были связаны с отрядом ген. П. Краснова, который уже практически без выстрела взял Царское село: «победа была за нами, но она, – по словам Краснова, – съела нас без остатка»[72]. «Маленький красновский отряд[73], – пояснял С. Мельгунов, – просто потонул в море разложившихся «нейтральных» гарнизонов»[74], «солдатская масса – с обеих сторон – была настроена против «братоубийственной» войны»[75]. Представители Амурского казачьего полка заявили, что «в братоубийственной войне принимать участия не будут»[76]; Донской полк даже отказался брать ружейные патроны, поскольку «не желает братоубийственной войны»[77].
Керенский упрекал П. Краснова, что в этой ситуации, последний больше прибегал «не к силе оружия, а к переговорам, речам и увещеваниям»[78]. Причина такого поведения Краснова, отвечал Деникин, крылась в том, что: «никаким влиянием офицерство не пользовалось уже давно. В казачьих частях к нему также относились с острым недоверием, тем более что казаков сильно смущали их одиночество и мысль, что они идут «против народа»… И у всех было одно неизменное и неизбывное желание – окончить как можно скорее кровопролитие. Окончилось все 1 ноября бегством Керенского и заключением перемирия между ген. Красновым и матросом Дыбенко»