Грасский дневник. Книга о Бунине и русской эмиграции

Впервые частично опубликован автором в нью-йоркских «Новом журнале» (1963. № 74; 1964. № 76) и «Воздушных путях» (1963. № 3; 1965. № 4); первое полное издание: Кузнецова Г. Грасский дневник. Вашингтон: V. Kamkin, 1967 (подготовлено автором); первое российское издание: Кузнецова Г. Грасский дневник. Рассказы. Оливковый сад. М., 1995 (подготовлено А.К. Бабореко).

См., напр., отзывы исследователей: «“Грасский дневник” – в громадной степени книга о Бунине» (А.К. Бабореко // Кузнецова Г. Грасский дневник. М., 1995. С. 8; далее все цитаты приводятся по этому изданию с указанием номера страниц в скобках); «Осн<ованный> на записях, к<ото>рые К<узнецова> вела во время своего пребывания в семействе Буниных, “Дневник” подробно повествует о грасской жизни писателя. Кн<ига> К<узнецовой> интересна не только своим ярким портретом великого рус<ского> художника слова, но и уникальной передачей его устных рассказов, критич<еских> замечаний в адрес лит<ературных> современников, суждений о лит<ерату>ре и искусстве» (Н.Г. Мельников // Литературная энциклопедия русского зарубежья 1918–1940. Т. 1. Писатели русского зарубежья. М., 1997. С. 227); «Все усилия автора дневника отданы тому, чтобы запечатлеть Бунина… Доминирующее положение Бунина в “Грасском дневнике” (помимо него, лишь Н. Рощин и Л. Зуров, постоянные обитатели Бельведера, получили относительно полную характеристику) <…> позволяет Кузнецовой создавать портрет ее главного героя» (А.М. Зверев // То же. Т. 3. Книги. М., 2002. С. 301, 302); подробно о Рощине, Зурове и др. упоминаемых в дневнике персонажах см. комментарий.

Первая запись подобного рода появилась через три месяца после того, как Кузнецова поселилась в Грассе, и была вызвана разговором с Н. Берберовой: «Еще раз я подивилась тому, какая у нее завидная твердость воли и уверенность в себе, которую она при всяком удобном случае высказывает» (с. 32; запись от 25 июля 1927 г.). Внутреннее недовольство своим «ученическим» положением здесь еще не эксплицировано, однако через три года оно получает вполне отчетливое выражение, ср.: «Нельзя всю жизнь чувствовать себя младшим, нельзя быть среди людей, у которых другой опыт, другие потребности в силу возраста. Иначе это создает психологию преждевременного утомления и вместе с тем лишает характера, самостоятельности, всего того, что делает писателя» (с. 147; запись от 25 июня 1930 г.). Кроме того, дневник предоставляет многочисленные свидетельства того, что училась Кузнецова не только у Бунина, см. записи о круге ее чтения, неоднократно встречающиеся в дневнике (русская, французская, английская литература; история; история искусства; особое место занимают исповедальные тексты: дневники, письма, мемуары).

Подробнее об этом см. в: Пигров К.С. Шепот демона. СПб., 2007. С. 3–49.

Сартр Ж.-П. Тошнота. М., 1994. С. 58.

Подробнее об этом см. в: Демидова О.Р. «Оставить в мире память о себе» // Кузнецова Г. Пролог. СПб., 2007. С. 3–22; в письме к Бабореко от 30 апреля 1965 г. Кузнецова признается, что «записывала все это, не думая о будущем, просто из потребности записать свою жизнь, а также, разумеется, и жизнь тех, с кем жила» (С. 9; курсив мой. – О.Д.). См. также мнение одного из немногочисленных исследователей творчества Кузнецовой о дневнике: «Он интересен не только как своеобразная хроника жизни Бунина в 1928–1933 гг. Его спектр неизмеримо шире и ярче. Это не просто «дневник-воспоминания», это Литература с удивительно точными психологическими характеристиками и зарисовками, тонкими художественно выразительными картинами природы, с законченностью стиля и композиции. Это книга-настроение, книга, погружающая в свою неповторимую ауру, на фоне которой дневники Веры Николаевны Буниной и отдельные дневниковые записи самого Бунина представляются пресными, невыразительными, тусклыми» // Духанина М. «Монастырь муз». К истории творческих и личных взаимоотношений Г.Н. Кузнецовой, И.А. Бунина, Л.Ф. Зурова, В.Н. Муромцевой-Буниной, М.А. Степун // Вестник Online. 2002. 12 июня. № 12 (297). С. 4; при известной спорности утверждения о «невыразительности» и «тусклости» дневников Буниных заслуживает внимания самая попытка оценить дневник Кузнецовой как литературное явление, имеющее самостоятельную, вне зависимости от связи с именем Бунина, значимость.

См. ее письмо к Л. Зурову от 22 апреля 1965 г.: «Я проделала большую работу над «Гр<асским> Дневн<иком>», не желая ничего чрезмерно личного или задевающего кого-нибудь из живущих, печатать. <…> Я вообще буду держаться некой уравновешивающей линии. Думаю, что это благороднее во всех смыслах»; ср. с письмом к тому же адресату от 27 января 1961 г., вызванным публикацией воспоминаний Я.Цвибака о Бунине: «Кстати о Цвибаке. Читали ли Вы последнюю книжку “Н<ового> ж<урна>ла”? Там напечатаны его воспоминания о Бунине. Должна сказать, что и я, и Марга тяжело пережили эти воспоминания. <…> Мне ужасно больно было читать многое – ненужные подробности, многие письма – все это не так нужно было подать – ведь это ничуть не рисует И<вана> А<лексеевича> таким, каким он был в действительности – это только воспаленное больное его естество последних лет! Не вовремя все это!» // РО БФРЗ. Ф. 3. Л. Зуров. Оп. 1. Карт. 2. Ед. хр. 50. Л. 74 об., 74а, 62, 63 соответственно (подчеркивание автора).

Яновский В. Поля Елисейские: книга памяти. Нью-Йорк, 1983. С. 154.

«Кажется, основное ее качество – спокойная уверенность в том, что мир вращается вокруг нее. Но есть для меня что-то жуткое в ее неумении прожить сутки без декорации, в просто обставленной комнате, не забавляя себя натаскиваньем в нее ковров, безделушек, ваз, цветов. Точно без этого немыслимо переночевать в отеле. Я сама люблю все красивое, но в ней это доходит до смешного» (с. 81; запись от 25 сентября 1928 г.); «Всю дорогу туда и обратно он расспрашивал. Это его манера. Разговаривая, он неустанно спрашивает, и чувствуешь, что все это складывается куда-то в огромный склад его памяти, откуда будет вынуто в нужный момент» (с. 148; запись от 27 июня 1930 г.); «И<лья> И<сидорович> со Скобцовой, как честные интеллигенты, уткнулись друг в друга над своими чашками кофе и стали усиленно говорить о каких-то партийных делах» (с. 211; запись от 17 марта 1931 г.); «Вчера приехал к Фондаминским Федотов. <…> Илья Исид<орович> сказал, что они целую неделю будут “заседать” и совещаться днем и вечером о “Новом граде”. Миф, которым живут трое взрослых, почти пожилых людей» (с. 271; запись от 4 апреля 1933 г.).

См., напр., записи от 18, 25, 20 июля, 15 августа, 4 ноября 1927 г., 12 июня 1928 г.: «Рощин болтается»; «Он меня часто и легко раздражает самомнительностью и наклонностью почти все бранить и осуждать, прибавляя за каждым словом: “черт знает что такое”, “наглость”, “сволочь” и тому подобное»; «Рощин так и глядит, куда бы поехать, и в конце концов удрал на несколько дней в Ниццу, выпросив у В.Н. очередные пятьдесят франков»; «Он и не работает вовсе, да если бы и работал, нет у него главного в литературе – чувства меры»; «В «Возрождении» фельетон Рощина, который я ему недавно печатала. Значит, опять деньги, которые можно беспутно, как говорят у нас, истратить! Его вид “человека из ночлежки” невольно требует какого-то улучшения, а он здесь за все месяцы не купил ни разу ни одного носового платка, предпочитая тратить деньги на мещанские шоколадки, коржики и разнообразные поездки. Хуже всего то, что все, что им пишется о здешних местах, – ложь, самая неправдоподобная, какую только можно представить»; «В.Н. говорила, что она считает Рощина безнадежно бездарным» и мн. др. (с. 30, 31, 33, 36, 86, 110).

См., напр., отзыв Зурова в передаче Кузнецовой: «Для И.А. сейчас нет собеседника в литературе» (с. 242; запись от 28 февраля 1932 г.).

Ср. авторскую установку Одоевцевой, выраженную в предисловиях к обеим частям воспоминаний: «Я пишу эти воспоминания с тайной надеждой, что вы, мои читатели, полюбите, как живых, тех, о ком я вспоминаю. <…> И тем самым подарите им бессмертие»; «Теперь я обращаюсь к вам с той же просьбой о любви к людям, о которых я пишу в этой книге. <…> О, любите их, любите, удержите их на земле!» // Одоевцева И. На берегах Невы; На берегах Сены // Она же. Избранное. М., 1998. С. 198, 569, 570.

См., напр., «Поля Елисейские» В. Яновского, «Курсив мой» Н. Берберовой, «Бунин в халате» А. Бахраха и мн. др.

Ср., напр., с письмами Кузнецовой к Зурову от 20 мая и 16 августа 1964 г. и 22 апреля 1965 г.: «Вам больше чем кому-либо другому известно, что не все было так идиллично, как в этих первых записях»; «Ведь много было и тяжелого!»; «Вы правы: грустного было много» // ОР БФРЗ. Ф. 3. Л. Зуров. Оп. 1. Карт. 2. Ед. Хр. 50. Л. 70 об., 72 об., 74 об.

Устами Буниных. Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны и другие архивные материалы: в 3 т. / Под ред. Милицы Грин. Франкфурт-на-Майне, 1977–1982; М. Духанина отмечает, что не нашла упоминания о встрече Бунина и Кузнецовой в дневниковых записях Буниных, – однако необходимо учитывать два обстоятельства: во-первых, Бунин уничтожил как дневники за некоторые годы, так и отдельные записи в сохранившихся дневниках; во-вторых, изданный текст дневников есть результат тщательного отбора, произведенного публикатором.

Ср.: «Живу здесь почти три недели» (с. 19).

«Слабость. Безразличие. <…> Ян опять в бегах, и я опять среди чужих людей»; «Сегодня я совсем одна. Может быть, это лучше – свободнее. Но тоска ужасная. <…> Расплата, что имеешь мужа, который «радует других», а потому он освобожден от обязанности радовать меня»; «Он понимает, что может увлечь, но это не настоящее. «Отдельный кабинет, ужин, момент усталости – она смотрит, увидит морщину и подумает: стар. <…> Ты одна не видишь того, что есть. Да, как отражение в окне вагона и стекло, и сквозь него видишь звезду»; «Я два месяца ничего не записывала. А за эти 2 месяца было пережито так много, что положительно, от полноты сердца, уста немеют. Я – одна. Яна до сих пор нет. <…> Главное, надо помнить, что самое тяжелое я пережила»; «Сегодняшнюю ночь я никогда не забуду. <…> Только бы Бог дал мне спокойствие и выдержку. <…> Ян говорил: «Я, который 40 лет имею дело со словом, я не могу выразить то, что хочу, а что же делать мне в таком случае?» <…> Я знаю, что Ян сейчас сильно страдает» (курсив В.Н. Буниной) // Устами Буниных. Т. 2. С. 161, 163, 166; записи от 8 и 9 сентября, 30/31 октября 1926 г.; ночи с 1-го на 2-е января и 15 февраля 1927 г. (далее цитируется по этому изданию с указанием номера тома и страницы в скобках).

Заключенные в квадратные скобки пропуски текста и дописывания принадлежат публикатору дневников М.Грин и сохранены при цитировании данного издания.

Устами Буниных. Т. 2. С. 132; это – не единственный случай уничтожения Буниным своих дневников, см., напр., запись Буниной от 30 июля 1925 г.: «Ян разорвал и сжег все свои дневники-записи. <…> “Я не хочу показываться в одном белье”» (Т. 2. С. 145–146).

Разумеется, нельзя не учитывать публикаторской цензуры, которой подверглись дневники Буниных при подготовке к печати; однако даже признанные пригодными к публикации фрагменты убедительно свидетельствуют о жесточайшей самоцензуре Буниной. Так, в записи от 1/14 мая 1928 г. она признается: «Давно я не писала дневник по-настоящему. Я могу это делать только, когда я сравнительно спокойна. Внутренний дневник мне писать трудно, как-то стыдно. Легче и приятнее описывать внешнюю жизнь, заносить разные события, встречи» (Т. 2. С. 177; курсив мой. – О.Д.)

Ср. запись Кузнецовой от 9 ноября 1927 г. об этом событии: «После нашей последней встречи в Каннах, когда З<инаида> Н<иколаевна> впервые обратилась ко мне с несколькими вопросами, В<ера> Н<иколаевна> получила письмо, в котором среди прочих фраз было приглашение и мне <…>. Наши посоветовали мне ехать, говоря, что это может быть интересно, и я согласилась» (c. 45–46).

Многочисленные упоминания о Буниной в «Грасском дневнике» носят, как правило, либо констатирующий, либо сочувственный характер; все отзывы отличаются подчеркнутой сдержанностью; пожалуй, наиболее откровенна запись от 27 января 1930 г.: «Очень хороша, кротка все последнее время В.Н. Она и правда как бы с чего-то сдвинулась, стала терпеливее, терпимее, как-то “выше” смотреть на вещи, и исчезло то неприятное, что было в ней так долго. Я иногда чувствую к ней настоящую серьезную нежность, хотя избегаю по-прежнему ее показывать» (c. 130).

См. запись Буниной от 24 декабря 1933 г.: «У Степунов <…> живет его сестра Марга. Странная большая девица – певица. Хорошо хохочет» (Т. 2. C. 299); подробнее о М. Степун см. в: Незабытые могилы. Т. 6. Ч. 2. Скр-Ф. М., 2006. С. 187.

См. запись Бунина от 9 мая 1936 г.: «Она в Берлине» (Т. 3. С. 18); подробно о развитии отношений Кузнецовой и М. Степун см. комментарий (с. 448).

См. мнение М. Грин: «Возможно, что он записей и не делал» (Т. 3. С. 7).

Кроме того, представление о состоянии Бунина этого периода дают записи 1936 г., ср.: «Да к чему же вся эта непрерывная, двухлетняя мука?»; «Чудовищно провел два года!»; «Да, что я наделал за эти 2 года. <…> был вполне сумасшедций»; «Собственно, уже два года болен душевно, – душевно больной» (Т. 3. С. 17, 18, 19; записи от 22 апреля, 9 и 10 мая, 7 июня).

См. записи Буниной от 15 июня 1939 г. и Бунина от 31 марта и 1 апреля 1942 г.: «Живем в Грассе <…> Здесь Галя с Маргой»; «Марга и Г. завтра переезжают в Cannes – “на два месяца”, говорят. Думаю, что навсегда. Дико, противоестественно наше сожительство»; «В 11–45 ушла с мелкими вещами Г. Возле лавабо остановилась, положила их, согнувшись, на земле. Тут я отошел от окна. Конец. Почти 16 лет тому назад узнал ее. До чего была не похожа на теперешнюю! Против воли на душе спокойно и тяжело грустно» (Т. 3. С. 29, 130–131).

Об американском периоде жизни Кузнецовой см., напр., письма Степуна к ней и М. Степун (Степун Ф. Русские письма / Публ. и примеч. В. Кантора // Вестник Европы. М., 2001. Т. III. С. 186–191) и нью-йоркские письма Н. Берберовой к Б. и В. Зайцевым (БАР. Собр. Б.Зайцева; готовятся к печати автором статьи).

См. цитируемое Бабореко письмо Бунина к главному редактору издательства В. Александровой от 4 января 1952 г.: «Галина Николаевна – редкость по своим литературным вкусам, по литературной образованности вообще и по своим собственным литературным талантам в прозе и в стихах» (c. 8).

В одном из них, от 29 июля 1951 г., Бунин вспоминал о знакомстве с Кузнецовой: «Нынче Вера вспомнила июль, бывший двадцать пять лет тому назад. Она сказала, что совершенно точно помнит, что мы познакомились с тобой 6/19 июля, а 15/22 ездили в гости к Зайцевым, которые гостили тогда в имении Эльяшевича <…> в лесистой местности, недалеко от одного мертвого, полуразрушившегося аббатства в диком прекрасном лесу, куда мы ходили в тот день с Зайцевыми» (c. 6).

См. письма Кузнецовой к Зурову от 20 мая 1964, 26 июня 1967 и 26 марта 1968 гг.: «Пока я не хочу трогать распада Грасской жизни – пока не время. Можно было бы – с пропусками – довести до Нобелевской премии и даже чуть дальше, но с осторожностью. “Разговоров” в Париже было много? Бог с ними – я печатаю с таким выбором, что только злой глаз может найти что-либо предосудительное»; «Конечно, я послала только часть и очень вычищенную»; «Много было над ним работы (главным образом, вычеркиваний), много волнений» // ОР БФРЗ. Ф. 3. Л. Зуров. Оп. 1. Карт. 2. Ед. хр. 50. Л. 70 об., 71, 79 об., 81.

Подробно история неудавшейся публикации полной версии дневника после смерти Кузнецовой изложена Бабореко в предисловии к изданию 1995 г. (с. 11); см. также примечание В. Кантора к публикации писем Степуна к Кузнецовой и М. Степун: «В Историческом архиве (ИА) Института Восточной Европы при Бременском университете (Германия) (Historisches Archiv, Forschungsstelle Osteuropa an der Universität Bremen – HA FSO) хранится небольшой фонд писательницы Галины Николаевны Кузнецовой <…>. Бумаги, составившие фонд Кузнецовой (HA FSO, F. Z1, картоны 1–2), переданы в ИА в 1995 г. на временное, «ответственное хранение» душеприказчиком Г.Н. Кузнецовой Василием Семеновичем Франком. Эти бумаги оказались у В.С. Франка, потому что Г.Н. не оставила завещания о судьбе своего архива, а ее законная наследница (сводная сестра, жившая в Южной Америке) не высказала интереса его получить. Василий Семенович взял то, что оказалось в ее квартире, которую надо было срочно освободить. После смерти В.С. Франка в 1996 г. право собственности на бумаги Кузнецовой перешло к его наследникам <…>. Судьба всего архива Г.Н. Кузнецовой нам не известна. По-видимому, какая-то его значительная часть, главным образом, документальные материалы 1940–1970-х гг., находится в распоряжении известного французского коллекционера зарубежной русской культуры энтузиаста Ренэ Герра (см. его интервью в: ЛГ-Досье, 1995. № 11–12)» // Вестник Европы. 2001. Т. III. С. 186.

Илья Исидорович Фондаминский. – Здесь и далее подстрочные примечания – Г.Н. Кузнецовой; переводы иностранных слов и фраз выполнены редакцией.)

И.А. Бунин.

В.Н. Бунина.

Писатель Иван Шмелев.

Илья Исидорович Фондаминский.

Н.Я. Рощин.

Парижский литературный журнал.

Поэт и редактор стихотворного отдела журнала «Современные записки».

Зинаида Николаевна Гиппиус-Мережковская.

И.П. Демидов, помощник редактора парижской газеты «Последние новости».

Так называли у Буниных Н.Я. Рощина.

Поэт В. Злобин.

В. Злобин.

  В.М. Зензинов.

А.О. Фондаминская.

Проф. Н.К. Кульман.

«Рано умершая» (фр.).

М.А. Алданов.

Варвара Пащенко.

И.И. Фондаминский.

Б.К. Зайцев.

Провансальские белые хлебцы.

П.Б. Струве.

Л.Ф. Зуров.

очень торжественна (фр.).

Студенческое общежитие.

 роскошная ангина (фр.).

Проф. Богословской академии в Париже А.В. Карташев.

Сестра философа Л. Лопатина.

В Клозоне был превенториум для русских детей, которым заведовала К.М. Лопатина.