; казалось, я передвигаюсь внутри макета в натуральную величину, но сам этот незаконченный макет был заключен внутри другого объема, гораздо большего размера, чего-то вроде огромного блокгауза. Мебель стояла подковой посреди гостиной, как для собрания, четыре кресла, диван в центре, журнальный столик с правого края, посудный шкаф с левого края, что было явно нелогично. Лиз сидела посреди дивана, неподвижно, а мама, близнецы и ты, Кора, набились в одно из глубоких кресел в стиле Людовика XVI, обтянутое красным бархатом, но, похоже, им было удобно. Мне не удавалось определить собственное местоположение в этой мизансцене, и я был в ужасе, убежденный, что должно произойти что-то неизбежное, что-то омерзительное. Лиз начала двигать головой, очень медленно, отчего послышался хруст, словно ее кости были сухими веточками, но веточками живыми. Вдруг ее черты преобразились – я не называю это
лицом, потому что в нем уже ничего не было от лица, это была масса желтой плоти, деформированной опухолями, которые словно самостоятельно двигались под ее кожей, под оболочкой, служившей ей кожей. И хотя сама она не двигалась ни на миллиметр, не делала ни малейшего агрессивного жеста в мою сторону, я знал, что в нее вселился дьявол, что в странной расстановке мебели вырисовывались очертания тайного сборища, что сам сатана собирался держать совет здесь, у нас дома. Но вы никак не реагировали, забившись в ваше единственное кресло, я думаю даже, что вы пили вино, темное сладкое вино, и ты смеялась, Кора, дети хотели попробовать вино, я пытался им помешать, помешать вам, маме и тебе дать им отведать эту зловещую бурду, но я не был по-настоящему там, не мог ни на что повлиять, такой же бессильный, как и в день рождения близнецов.
Потом произошел некий временной скачок, переход, плохо смонтированный каким-то неумехой.
Макет по-прежнему оставался на месте, но теперь казалось, что дверь большого блокгауза открыта: гостиную заливал оранжевый солнечный свет, который не давал, однако, ни малейшего тепла. Мебель стояла как обычно в то время, при моем отце, – диван у стены, кресла вокруг журнального столика из дымчатого стекла, посудный шкаф у двери, выходившей в кухню. Семь предметов мебели, и меня заклинило на этой цифре – семь предметов мебели в семикомнатном доме. Мама сидела на диване в центре, где прежде сидела Лиз, близнецы по обе стороны от нее, Солин справа, Колен слева. Моя сестра, стоявшая у посудного шкафа, курила сигарету, сгоравшую с бешеной скоростью, – ее венчала длинная палочка отвердевшего пепла. Что касается тебя, Кора, то ты исчезла; никто о тебе не беспокоился, словно ты никогда не существовала. Мне хотелось крикнуть:
