Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования - стр. 62

Как отмечается во вводной статье номера, «социальные статусы никогда не говорят обо всем обществе, но они способствуют тому, чтобы его структурировать»[166]. Данное пластичное понятие позволяет объединить правовые аспекты и социальные практики, а также точку зрения историка и точку зрения актора. В этом смысле оно одновременно и категория анализа, и его инструмент. Авторы номера приходят к выводу, что понятие «социальный статус» имеет более широкое значение, чем его трактовки в рамках юридической традиции или в веберовской социологии. Нормативное измерение статуса становится ресурсом внутри самих социальных стратегий, дифференцированных в зависимости от групп и индивидов, и, таким образом, соединяется с другим описательным инструментарием социальной структуры и форм деятельности.

Выше мы заметили, что в силу политических обстоятельств российская историческая наука, вынужденно принявшая форму советской, оказалась по ряду направлений вне общих процессов мировой исторической науки. Советские специалисты были поставлены в жесткие рамки официальной версии марксистской социологии, согласно которой проблемы социальной стратификации и идентичности не относились к дискутируемым. Даже на рубеже 1960–1970-х гг., когда идеологический диктат над историческими исследования ослабил свою хватку, а накопленный эмпирический материал требовал переосмысления и поиска новых методологических подходов, научному сообществу советских историков не удалось преодолеть ограничения, накладываемые марксистско-ленинской догматикой.

Очень показательны в связи с этим ход и итоги Всесоюзной дискуссии о переходе от феодализма к капитализму в России – одной из последних крупных дискуссий советской эпохи, отличавшейся широчайшим охватом участников и продемонстрировавшей весь спектр школ, направлений и поколений исторической науки в СССР. В новаторском для своего времени и места коллективном докладе, задавшем общее направление дискуссии, его авторы совершенно справедливо подвергли критике подходы, доминировавшие в предшествовавшей историографии, в том числе жесткий экономический детерминизм с присущими ему догматизмом и схематизмом в интерпретации исторического процесса, игнорированием его многообразия. «Чуть ли не единственной задачей историков в то время, – отмечали авторы, – считался показ в каждой стране лишь общих закономерностей развития общественных формаций. Конкретно-исторические проявления общих закономерностей, их национальное выражение оставались в тени, а подчас и совершенно игнорировались»