Граница России – Черное море. Геополитические проекты Григория Потемкина - стр. 46

, – замечает Маруси о Потемкине. Хотелось бы подчеркнуть основополагающую разницу между светлейшим князем и старцем-хлыстом. Потемкин при всем своем могуществе осознавал себя перед Богом слабым и грешным человеком, это хорошо видно из его переписки с Екатериной: в простых и искренних словах он «всю свою надежду кладет на Всевышнего». Его разврат никогда не носил, как у Распутина, оргиастической и тем более мистериальной окраски, осуждаемой православием.

4. «Екатерининский бум»

После «перестройки» в СССР появилась возможность выхода в свет книг, непосредственно посвященных жизни и деятельности русских монархов, в частности судьбе Екатерины II. На этой волне с начала 90‑х гг. нарастает настоящий «екатерининский бум», причины которого автор этих строк подробно разобрал в полемической статье, посвященной творчеству Э. Радзинского[106]. Первой ласточкой, пробившей чугунный барьер, стала работа А. Б. Каменского «Под сению Екатерины…», опубликованная в 1992 г. Как и до революции, в трудах, касавшихся царствования этой императрицы, характеристике Потемкина отводилось некоторое место. Основополагающая монография Брикнера определила трактовку образа знаменитого сподвижника Северной Минервы у Каменского.

«Потемкин стремился захватить как можно больше власти, – пишет автор, – и хотя он преуспел в этом значительно более других фаворитов, всей полноты власти Екатерина не уступала ему никогда. В конечном счете именно власть была… ее главной любовью и привязанностью. Уважая ум и способности Потемкина, она постоянно советовалась с ним, уступала в мелочах, чтобы польстить его самолюбию, отдавала в руки возлюбленного решение второстепенных вопросов. Однако важнейшие оставляла себе»[107]. В том же ключе дается характеристика государственных взаимоотношений императрицы и светлейшего князя в следующей популярной книге автора «Жизнь и судьба императрицы Екатерины Великой», вышедшей через пять лет[108]. Прекрасно владея материалом, представленным в монографии Мадариаги, постоянно цитируя английскую исследовательницу, Каменский все же считает более верной брикнеровскую трактовку образа светлейшего князя – «более авантюриста, чем патриота и государственного деятеля». В данном случае мы вновь встречаемся с феноменом отталкивания российского либерального сознания от личности строителя империи, который, конечно, не можем поставить автору ни в вину, ни в заслугу. Однако неприятно поражает игнорирование автором сугубо документального материала, опубликованного за последние полтора века и показывающего, что Екатерина не только «отдавала в руки возлюбленного» «второстепенные вопросы», но и делилась с ним всеми сколько-нибудь значимыми делами. Да и можно ли назвать крымский, польский и шведский вопросы второстепенными для России?