Граф Монте-Кристо в замке Иф / Count of Monte-Cristo in the Chateau D’If - стр. 2
ДЮМА. С какими домашними животными ты вступал в интимные отношения?
ДАНТЕС. Интеллект человека неразрывно связан с эротикой. Я закрываю глаза и вижу символ вселенной: обнаженную девушку, поднимающуюся из морской пены.
ДЮМА. Кто убил петуха?
ДАНТЕС. Смотреть на обнаженную девушку – все равно, что видеть Бога.
ДЮМА. Где заканчивается Бог и начинается дьявол?
ДАНТЕС. Бог прячется в объединении и в противопоставлении, как в пьяной симфонии, когда все ноты играются разом.
ДЮМА. Ты веришь в оккультную значимость чисел и предметов?
ДАНТЕС. Все несет в себе символ чего-то еще.
ДЮМА. Какой длины пенис дьявола?
ДАНТЕС. Тот, кто видит в себе все, становится всем. Океан одиночества очищается. Неожиданные радости изоляции и отчаяния – галлюцинации.
ДЮМА. Как называется столица Мадагаскара? Что ты любишь есть с вафлями? Эта одежда меня толстит? Кто трахнул Мэри-Лу на грядке ревеня? Если Бог всемогущий, ему обязательно быть говнюком? Почему есть что-то вместо ничего?
ДАНТЕС. Моя цель – покорить время.
(Скрип захлопывающейся двери тюремной камеры. Полное затемнение).
2
Мерседес заявляет о своей вечной любви
(В темноте крики чаек и шум прибоя, потом голос МЕРСЕДЕС).
МЕРСЕДЕС. Каждую ночь я купаюсь в слезах. Хотя я предпочитаю мыльную пену.
ДЮМА. Арестованный признался в том, что слышит голоса.
МЕРСЕДЕС. Я сижу на берегу и слушаю стенание моря, вечное, как мое горе.
ДЮМА. Многие из этих галлюцинаций связаны с женщиной, которую он называет Мерседес.
МЕРСЕДЕС. Не лучше ли прыгнуть в бездну с обрыва, чем страдать от этой безнадежной неизвестности?
(Поют птицы, свет падает на МЕРСЕДЕС, которая сидит на скамье в своем саду. МАКЕ склоняется над ней, переполненный желанием).
ДЮМА. Мерседес признается в своей вечной любви к графу Монте-Кристо своему трепещущему, изнывающему от любви кузену.
МАКЕ. Мерседес, я больше не могу скрывать свои чувства. Ты должна знать, что я тебя люблю, всегда любил, родился, любя тебя, и после смерти буду тебя любить. В общем, я тебя люблю.
МЕРСЕДЕС. Мой друг, это все пустое. Мое сердце принадлежит другому. Я люблю Эдмона Дантеса, и никому другому не стать моим мужем. Или никто другой не станет моим мужем? Как правильно? Или оба варианта равнозначны? Язык не нагонял бы такую тоску, если бы слов в нем было поменьше. На самом деле нам нужно каких-то двенадцать слов. Почему у нас их так много? Они только сбивают меня с толку.
МАКЕ. Никто другой?
МЕРСЕДЕС. Никто другой что?
МАКЕ. Ты не полюбишь никого другого? Только его? Этого Эдмона Дантеса? Ни при каких обстоятельствах?
МЕРСЕДЕС. Ни при каких обстоятельствах, под солнцем, луной или звездами, я не полюблю никакого другого мужчину, только Эдмона Дантеса.