Грация и Абсолют - стр. 44

Дэн вставил с томной ноткой устающего от таких разговоров человека:

– Но вы-то познали, наверно?

Лонгин Антонович с иронично утрированным апломбом произнёс:

– Познать – значит увидеть рождённую здешними краями индивидуальность!

Он замолчал, словно удовлетворённый тем, что сказанное воспринято как заумь.

– Кровь! – сказал он. – Кровь породившая и кровь пролитая. Кровь – пароль и признак… Но давайте не о той, о которой вы подумали, а о маслянистой высококалорийной удушливо пахнущей и одновременно ароматной крови Земли – о нефти. Моя специальность, – пояснил, как бы заключая изложенное в скобки.

Галя, нечасто питая симпатию к знакомым, редко изменяла себе и в отношении к остальным. Она глядела на слепого без притворства: «Говоришь, как вурдалак, разве что причмока не хватает».

Профессор вдруг обратился к ней, отделённой от него столиком:

– Вы темноволосы? Да? О-о… В пору, когда я видел, – промолвил печально, – я запомнил взметнувшуюся нефтяную струю при ослепительном солнце… исчерна-коричневый цвет в серёдке переходил в цвет мёда по сторонам. Мне кажется, у вас карие с блеском глаза. Если так, я сравнил бы их цвет с игрой оттенков нефтяной струи…

– Замечательно! – произнесла девушка без восторга, а Пятунин изумлённо уведомил слепого:

– Глаза у неё действительно карие. И бывают с огоньком – правда, холодным. – Он словно в испуге отстранился от Гали, делая вид, что пытается съёжиться, – она вскинула руку, чтобы дать ему по загривку, но удержалась.

– Не буду вам более докучать, друзья мои, – преувеличенно заботливо произнёс Лонгин Антонович. – Вас ждёт отдельный столик.

Молодой человек и девушка пересели, на столике стояла бутылка советского шампанского, и Дэн был обрадован: довольно редкое полусладкое, а не распространённое сухое.

Виктор остался один за столиком – девушки теперь составили компанию профессору. Люда оказалась напротив него, Алик – по правую руку.

– Ещё раз здравствуйте, дорогой… Лонгин Антонович, – она чуть не назвала его Велимиром-заде, будучи в приподнятом настроении, но сдержалась при Енбаевой.

– Я блаженствую, – сказал он, подтрунивая над собой. После паузы произнёс тоном размышления: – Людмила видит меня впервые и, конечно, думает: хорошо ли, что такой человек, как я, наслаждается обществом столь юных девушек.

Профессор замолчал, молчала и Люда, но не выдержала:

– Вы лучше меня знаете, вот и скажите за меня.

Он кивнул.

– Я скажу, что в народе говорят. Если бы и самые старые щуки не клевали, как и все, то не было бы ухищрений отбивать привкус тины.

У Алика вырвался смешок и едва не вырвалось «Браво!» Люда смотрела на слепого с мыслью: «Я хочу думать, что вы порядочный и не подкатываетесь ради кое-чего…»