Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии - стр. 9
«Совершенно неожиданно небо темнеет», – писал в 1928 году немецкий археолог Альберт фон Ле Кок.
Солнце становится темно-красным огненным шаром, проглядывающим сквозь быстро сгущающуюся завесу пыли; за приглушенным воем следует пронзительный свист, и спустя мгновение буря с ужасающим неистовством обрушивается на караван. Огромные массы песка, смешанные с мелкими камнями, с силой вздымаются в воздух, кружатся и обрушиваются на людей и зверей; темнота усиливается, и странные грохочущие звуки смешиваются с ревом и завыванием бури… Все происходящее напоминает ад, вырвавшийся на волю… Любой путешественник, застигнутый такой бурей, должен, несмотря на жару, полностью закутаться в войлок, чтобы избежать травм от камней, несущихся с бешеной силой. Люди и лошади должны лечь на землю и переждать ярость урагана, который часто длится часами.
Беспощадные песчаные бури называли «черными ураганами» – из-за них Такла-Макан был смертельно опасен. Британский генеральный консул в Кашгаре называл пустыню «землей смерти». Свен Хедин, шведский исследователь, окрестил ее «самой страшной и опасной пустыней в мире». Британский корреспондент Питер Хопкирк писал, что на местном тюркском наречии «Такла-Макан» означает «войди – и не выйдешь».
На карте западного пограничья Китая Такла-Макан, протянувшийся примерно на тысячу километров с востока на запад, формой напоминает мяч для американского футбола. Из окружающих пустыню шести городов-оазисов, носящих общее историческое название Алтышахар, западнее других расположен Кашгар. На протяжении веков путники и торговцы, такие как Марко Поло, останавливались здесь на отдых после изнурительного перехода через горы нынешних Ирана и Афганистана, чтобы затем продолжить путешествие вглубь этой опасной земли.
Детство я провел в Чикаго, штат Иллинойс, а из стран Евразии слышал только про Ирак и Афганистан, которые стали известными после терактов 11 сентября. Я почти ничего не знал об Азербайджане, Узбекистане или Таджикистане. Эти страны казались мутным постсоветским захолустьем, волей случая обратившимся в ислам и расположенным где-то на периферии. Однако, чем больше я находился в Азии, тем лучше понимал, что мой западоцентричный взгляд был глубоко ошибочен.
В The New York Times я читал о распространении демократии, о том, как люди приветствуют приход свободного рынка, об отказе от идеологии холодной войны, которая закончилась, когда я был еще ребенком. Но реальная история мира была другой. Я наблюдал, как по всей Евразии рушились демократии, нефтяные олигархи захватывали власть, а религиозные лидеры и племенные вожди разжигали войны.