Государь. История Флоренции (сборник) - стр. 12
«В чем состоит красота? В красках? Нет. В линиях? Нет. Красота – это форма, в которой гармонично сочетаются все ее части, все ее краски… Такова красота в предметах сложных, в простых же она – свет… Вы видите Бога, Который есть свет. Он – сама красота… Итак, что же есть красота? Это такое качество, которое вытекает из пропорциональности и гармоничности всех членов и частей тела… Откуда проистекает эта красота? Вникни, и ты увидишь, что из души…»[1]
Когда этика подменяется эстетикой, господствует канон, число, и художник предпочитает аттестовать себя инженером, изобретателем осадных орудий и летательных аппаратов. «Расчисленная музыка» – труп, и так ли уж случайно, что художникам Возрождения понадобился скальпель патологоанатома? Какая тоска по единству, по живой жизни в этих словах «фанатика»! Прозвучит ли еще столь чистый, столь высокий звук в это глухое время? Где там! Гуманистический культ жизни как таковой убил все, замутил источники жизни.
Три с небольшим года продолжалось правление Савонаролы. Неспокойные годы: и Медичи плетут заговоры, и от французских оккупантов приходится откупаться, мало того – из-за Альп явился император, а в самой Италии папа, худший враг Савонаролы, сколачивает против Флоренции лигу итальянских государств. Всё в эти годы держалось на чуде – французский король пугался пророчеств Савонаролы и соглашался на уступки, гражданское ополчение поднималось на защиту города, реформа прививалась. А потом – непонятный оборот, нелепица, к которой мы привыкнем разве что к ХХ веку. Любовь оборачивается ненавистью, вчерашнего спасителя предают. В 1498 году Савонарола был сожжен как еретик – уступка папе и местным противникам монаха, которые давно уже хотели захватить власть. Так устанавливается светская республика, которой и будет служить Макиавелли. Жаль, право, что он, проницательный наблюдатель и скептик, ничего не рассказал нам ни об успехе Савонаролы, ни о причинах его краха. И хотя многие открытия Савонаролы Макиавелли подаст как свои и будет их страстно отстаивать – именно как свои (в том числе едва ли не в первую очередь – народное ополчение, залог национальной свободы), в отличие от Микеланджело он никогда не назовет Савонаролу учителем – хотя бы с маленькой буквы. Вероятно, в глубине души он презирал доминиканца – все, сделанное им, было так ненаучно, не расчленено. Частное письмо, адресованное другу и повествующее о событиях 1498-го (незадолго до гибели Савонаролы), дышит презрением к «вранью» и непрофессионализму доминиканца. Оно написано уже вполне «Макиавелли».