Гостиница «Огненное колесо» - стр. 13
Она оглядела комнату с лучезарной улыбкой, словно ждала аплодисментов. Открывший дверь Джон Хиггинс получил изрядную дозу этой лучезарности, и в его ярко-синих глазах появилось легкое смущение. Оглядывая комнату, леди Мэриан посмотрела прямо на него и улыбнулась, но сейчас смотрела в другую сторону. Она беседовала с сидящим за письменным столом джентльменом. Джон Хиггинс остался стоять на месте и ждал, пока она закончит. По комнате разнесся ее смех.
– Она была красавицей, и дед ее обожал. Но все равно она служит страшным предупреждением, потому что я помню ее в то время, когда она весила примерно шестнадцать стоунов[3]. И ей было на это плевать.
Эти слова были полны драматизма.
– Конечно, это ужасно, совершенно ужасно. Ведь нет ничего лучше беспокойства, чтобы оставаться худой, но беспокойство так утомляет, правда?
Последнее слово прозвучало с легчайшим, едва заметным ирландским акцентом. Прекрасные глаза обвели слушателей, на этот раз в поисках сочувствия.
– Она никогда не умела беспокоиться, и я тоже не умею. Она дожила до девяноста лет, и, полагаю, я проживу столько же. Какие чудесные истории она мне рассказывала про свои годы на сцене!
Джон Хиггинс стоял на месте, смотрел и слушал. Он не смог бы выразить это словами, но, глядя на нее, он испытывал то чувство, которое возникает, когда весной солнце только-только начинает пригревать. Он не знал, что сказать, но можно ведь знать многое, не умея об этом сказать. Он молчал и неотрывно смотрел на нее своими синими глазами. Волосы у него были русые, густые, из тех, что невозможно пригладить никакими усилиями, так что они стояли торчком по всей голове. Ростом он был на пару дюймов выше остальных. Джейкоб, глядя в щелку, прикинул, что его рост шесть футов три дюйма, а у Джереми – примерно шесть футов и один дюйм[4].
Мэриан Торп-Эннингтон еще продолжала говорить, когда дверь с шумом распахнулась. Вошедшая женщина казалась крупной и высокой даже рядом с Джоном Хиггинсом. У нее были красивые глаза, густые темные волосы и постоянный яркий румянец, который бывает так трудно скрыть. Она была все еще красива, но ее черты уже начали грубеть, а фигура – приобретать грузность. Одежда этого не скрывала: ярко-синий жакет и юбка, белое шерстяное пальто на подкладке из шотландки, яркий шарф в алую рельефную клетку и шляпа, которую можно безнаказанно носить только юным и стройным девицам. Женщина огляделась и сказала:
– Что, я последняя? Что ж, всем добрый день.
Она подошла к столу.
– Миссис Дьюк, Флоренс Дьюк – это я. Для друзей Флосс. Я внучка Марка Тэвернера, третьего сына старого Джеремайи. Он был клерком у поверенного. Много никогда не зарабатывал, но был очень добр к нам, детям. Два моих брата погибли на войне. Отец умер, когда я была совсем маленькой. Он, Уильям Дьюк, тоже был клерком, так что жили мы у деда.