Гость. Туда и обратно - стр. 29
Всем этим занимается богема. Преодолев нездоровое увлечение искусством, хипстеры осели на земле и превратили окрестное сельское хозяйство в передвижную выставку даров принаряженной ими природы. Лучше всего за ней – и за ними – наблюдать на главном базаре города, захватившем Юнион-сквер.
От других мировых столиц Нью-Йорк отличается тем, что он все-таки не столица. Поэтому у него, в отличие от Москвы и Пекина, нет площади национального масштаба. Если уж где и собираются сто тысяч ньюйоркцев, то в Централ-парке. Лишенный державного плаца город изредка набухает неширокой площадью, которую он охотно сдает напрокат веселью и празднику.
Базар Юнион-сквер торгует как раз тем, чем преступно пренебрегает взрослая – рыночная – экономика. Возьмем, скажем, картошку, которую я люблю больше омаров. Если раньше американцы знали один ее вид – чипсы, то тут я насчитал на прилавке четырнадцать сортов, как то: фиолетовая величественная, пурпурная от викингов, «Николя», горная роза и русская банановая, как бы дико это ни звучало. Булочными изделиями торгуют мои знакомые пекари-буддисты из магазина «Хлебом единым». Он и правда годится на все случаи жизни: двадцать пять видов, и ни один не имеет ничего общего с супермаркетовским. Лоток с лесными грибами еще удивительнее – ведь я думал, что в Америке их собираем только мы с женой. С яйцами не проще: тридцать долларов за штуку, зато страусиные. Даже мыло тут ручной выделки, кривое, но с ароматными травками. Мне больше всего понравилось розмариновое – им можно, если не дай бог придется, мыть баранину. И всюду сыры богатой палитры: от козьего в яблочной шубке до коровьего из по-бунтарски не пастеризованного молока. И это, напомню, в стране, чей народ, по ядовитому замечанию де Голля, умел не только отправить человека на Луну, но и приготовить сразу два сыра: желтый и белый.
Не меньше сыра мне понравился сыровар. Бородатый мужик с серьгами, и обе в одном ухе. Покупатели на базаре похожи на продавцов. Ухоженные старушки без косметики, деловитые повара из дорогих ресторанов, девушки вегетарианской конституции, и все с собаками, никто не курит, и ни один не уходит без цветов.
– Если бы жизнь начать сначала, – подумал я, – то ее следовало бы провести на таком базаре.
Впрочем, я и так редко покидаю его надолго, и всегда неохотно. Попрощавшись с бронзовым Махатмой Ганди в свежей цветочной гирлянде, я покатил от одной площади к другой, той самой, без которой любая прогулка по Нью-Йорку – нонсенс.
Таймс-сквер – тоже базар, но рекламы. В трудные для города годы власти решили перестроить его центр. Отобрав одиозную 42-ю у продажного сладострастия, они отдали ее корысти. С тех пор реклама становится только громче, больше, ярче, доходя в своей безудержной экспансии до абсурда. Мне чудится за этим тайная издевка над приезжими провинциалами, которые, как я, глядят по сторонам разинув рты, но придерживая бумажники.