Гость Дракулы и другие странные истории - стр. 28

В то утро мы были единственными посетителями Пыточной башни, – по крайней мере, так сказал престарелый смотритель, – и поскольку она оказалась целиком в нашем распоряжении, нам удалось обследовать ее более подробно и тщательно, чем было бы возможно в других обстоятельствах. Смотритель, не рассчитывавший в этот день на какие-либо иные источники дохода, готов был исполнять все наши прихоти. Пыточная башня – место поистине мрачное даже теперь, когда тысячи посетителей наполнили ее жизнью и радостью; но в то время, о котором я рассказываю, она обладала обликом в высшей степени угрюмым и жутким. Повсюду лежала пыль веков, а мрачные и ужасающие воспоминания, казалось, были физически ощутимы, что весьма порадовало бы пантеистическую душу Филона или Спинозы. Нижняя зала, куда мы вошли, в обычном состоянии, очевидно, была наполнена почти что осязаемой тьмой; даже горячий солнечный свет, вливавшийся внутрь сквозь открытую дверь, словно бы терялся среди мощных стен и являл взору лишь каменную кладку – шершавую, как будто строительные леса разобрали совсем недавно, но затянутую пылью и кое-где отмеченную темными пятнами, которые могли бы рассказать ужасающую повесть, исполненную страха и боли, – если бы стены умели говорить. Мы были рады, когда по запыленной деревянной лестнице поднялись наверх, а смотритель оставил входную дверь открытой, чтобы путь наш озаряла не только одна лишь зловонная свеча с длинным фитилем, вставленная в настенный канделябр. Когда через открытый люк мы пробрались в верхнюю залу, Амелия прижалась ко мне так тесно, что я прямо-таки почувствовал биение ее сердца. Должен сказать, что я в свою очередь не удивился ее страху, так как это помещение было еще страшнее нижнего. Оно было несколько лучше освещено, но этого света хватало лишь на то, чтобы разглядеть жуткую обстановку. Радоваться ему и любоваться окрестными видами, по замыслу строителей башни, могли, вероятно, лишь те, кто добирался до самого верха. Там, как мы заметили еще снаружи, располагался ряд окон, пусть и, по средневековому обыкновению, маленьких, тогда как в других местах башни были только немногочисленные узкие бойницы, типичные для оборонительных сооружений того времени. Эти окна лишь освещали залу, но находились столь высоко, что из-за толщины кладки ниоткуда невозможно было разглядеть небо. На подставках или просто вдоль стен стояло довольно много больших двуручных мечей с широкими клинками и острыми лезвиями – такими орудиями пользовались палачи. Рядом располагались несколько плах, на которые приговоренные клали шеи, и в тех местах, где сталь пробивалась сквозь преграду плоти и всаживалась в дерево, виднелись глубокие зарубки. По всей зале в беспорядке были расставлены многочисленные пыточные приспособления, при одном взгляде на которые ныло сердце, – сиденья, утыканные шипами, причинявшими резкую и нестерпимую боль; кресла и ложа с тупыми выпуклостями, что с виду доставляли меньше страданий, но воздействие оказывали хотя и не столь быстрое, но такое же сильное; дыбы, пояса, башмаки, перчатки, ошейники – все предназначенное для самых изощренных истязаний; стальные сетки, в которых голову медленно сдавливали, при необходимости превращая ее в месиво; длинные копья с крючьями и зазубренными лезвиями, состоявшие на вооружении у городской стражи старого Нюрнберга; и многие, многие другие орудия, созданные для того, чтобы человек мучил человека. От ужаса Амелия побледнела как полотно, но, по счастью, не лишилась чувств: утомившись, она присела на пыточное кресло, но тут же с криком вскочила, и всю дурноту как рукой сняло. Оба мы сделали вид, что она огорчилась из-за ущерба, который нанесли ее платью пыльное сиденье и ржавые гвозди, и мистер Хатчесон с добродушным смехом принял такое объяснение.