Госпожа трех гаремов - стр. 46
Князь Микулинский не мог поверить в удачу. Дотошно переспрашивал стряпчего:
– Виданное ли это дело? Неужно все спят мертвецким сном?! И дозоров не выставили?
– Не выставили, батюшка, – волновался стряпчий.
– Западни бы не было… – колебался князь.
А потом, посовещавшись с воеводами правой и левой руки, понял, что дело верное.
– На коней! – коротко приказал он.
Через час дружина князя Микулинского подступила к лагерю Япанчи.
– Действительно спят… И постов нигде не видать, – не переставал удивляться воевода. И в сердце старого война вдруг осторожным ужом вползла жалость. – Не по-христиански это – сонных рубить. Сначала в трубы сыграйте, пусть пробудятся. Ну а потом… с Богом!
Рать Семена Микулинского замерла. Полки ждали барабанного боя. А когда послышалась быстрая дробь и зазвучали трубы, лес наполнился криками, свистом, и из чащи на войско Япанчи налетела конница.
Запоздало и испуганно зазвучали татарские трубы.
– Коли их! Руби! – раздавались возбужденные голоса. – За Христа! За веру!
На землю падали убитые и раненые. Разгоряченные и напуганные кони топтали поверженных людей, втаптывали в грязь бунчуки, лес наполнялся криками, плачем, мольбой о пощаде.
– В полон их! – кричал воевода.
Рубка переместилась ближе к шатру эмира, где он с небольшим отрядом сдерживал натиск урусов.
– К лесу! К лесу! – кричал Япанча, шаг за шагом отвоевывая спасительные аршины земли. И когда лес прочно заслонил его от вражьих стрел, он издал победный клич. Затем осмотрел свое поредевшее воинство и, холодея всем телом, спросил:
– Почему я не вижу среди вас моего сына?! Где он?!
– Эмир, будь справедлив, – осмелился есаул сказать правду. – Он остался прикрывать наш отход! Он спас всех нас…
Есаул не договорил. Острый кинжал раздвинул ребра и вошел в его грудь по самую рукоять. Изо рта есаула на желтый кафтан тонкой быстрой струйкой полилась кровь.
– О Аллах, спаси моего сына. – Старый эмир вытер кинжал и прикрыл в горе глаза.
Арский княжич уже не обращал внимания на крики – расстелив в шатре циновку, он стоял на коленях и отбивал поклоны. Распахнулся полог, и вошел рында князя Микулинского. Он вытащил меч и приблизился к юноше. А княжич, прикрыв глаза, продолжал молиться.
– Не трожь его, – опустилась ладонь воеводы Микулинского на плечо рынде. – Пускай своему богу помолится.
А когда были произнесены последние слова молитвы и раздался выдох: «Амин!» – юноша взглянул на вошедших, резким движением выхватил кинжал и вонзил его себе в живот.
– Алла! – был его последний крик. Потом он упал на бок и умер без стона.