Госпожа камергер - стр. 49
– А кто же будет сочинять здесь? – возмутился Давыдов. – Опять только я и бедный Жуковский? Но это же предательство, друг мой… Нашего брата-поэта вовсе наперечет. Кстати, вы слышали, – сообщил он, – коли уж зашла речь о сочинителях… Бестужев пропал на Кавказе…
Воспользовавшись, что все отвлеклись на известие Давыдова, Пушкин шепнул князю Потемкину:
– Таня вслед за тобой приехала, у соседей остановилась. Уж человек приходил от нее. Ждет тебя, как стемнеет. Эх, жалко Сашенька не смогла за ней увязаться. А так мила, так мила…
– Позвольте спросить, князь, – решилась заговорить с Потемкиным Мари-Клер, – кто же таков этот месье Бестужев, которого все жалеют?
– Месье Бестужев, мадемуазель, – откликнулся полковник, хотя мысли его были далеко – они тянулись к Тане. – О, он служил адъютантом принца Вюртембергского, родственника государыни Марии Федоровны. Весьма любезный, остроумный молодой человек, блестящий офицер и дамский угодник. Однако с той же страстностью, с коей он предавался развлечениям, он увлекался сочинительством. Печатался под псевдонимом Марлинский. Дивные повести, честное слово. Когда начнете читать по-русски, прочтите, мадемуазель, не пожалеете, – посоветовал он. – Весьма занимательно. В связи с декабрьским делом государь сослал Бестужева на Кавказ…
– Мне написал генерал Розен, – заговорил генерал Ермолов, – что Бестужев отправился с экспедицией на Цебельду. На них напали черкесы. Бестужев был ранен в перестрелке. Его горцы уволокли с собой. Погиб ли, жив ли – никто не знает…
Алексей Петрович Ермолов, по матери двоюродный брат Дениса Давыдова, ехал из Петербурга, где сдавал кавказские дела, в Орел к своим родным и по пути завернул погостить в Кузьминки по приглашению княгини Потемкиной. В тот год герою Отечественной войны с французами легендарному начальнику штаба Первой русской армии исполнилось сорок девять лет. Пять лет он безраздельно правил Кавказом. За это время вокруг имени Ермолова, и без того славного, скопилось столько загадочных толков и слухов, что они не могли не докатиться до нового государя. Проконсул Кавказа, как называли за глаза Ермолова, одних восхищал, а других ужасал.
Львиная грива Ермолова, известная многим по портрету в галерее Двенадцатого года в Зимнем дворце, густо посеребрилась, под глазами легли морщины, отпущенные усы старили его, придавали лицу выражение жестокости. Взглянув на незнакомого ей генерала, Мари-Клер почувствовала вдруг, как ее охватила нервная дрожь, и, несмотря на солнечную, теплую погоду, она ощутила в сердце холод. Как будто почувствовала, что этому суровому, волевому человеку предстоит сыграть в ее судьбе нешуточную роль.