Господин Великий Новгород (сборник) - стр. 48
В лодке было всего два живых существа – молодой парень и с ним бес, непременно бес в образе леповидной девицы. Кому же другому быть, как не бесу! – да еще к ночи; мало того! – в самую Ивановскую ночь, накануне рождества Предтечева, когда и папоротник цветет, и земля над кладами разверзается, и утопленники голосами выпи стонут в камышах, и русалки в Ильмене плещутся, празднество идолу Яриле правят…
Ночь была июньская, северная, глазастая. Спящее озеро как на ладони… Полуночный край неба совсем не спит – такой розовый, белесоватый… Казалось, что там, дальше, туда за Новгород, в чудской земле – день, чудь белоглазая нежится на солнышке… Но вода в Ильмене такая темная, страшная – бездонная пучина, а в этой пучине, глубоко-глубоко, наверное, разные чудища копошатся и смотрят из глубины, как над ними жалкая лодочка куда-то торопится…
– Ох!.. Богородица!
– Что ты?.. Чево испужалась?
– Рыбина выкинулась… Я думала… Бог весть что…
– Ничево, не пужайся, не впервое…
Лодка продолжала быстро нестись по гладкой поверхности тихого озера. Где она проходила, там оставался след на воде, и две полосы расходились далеко-далеко в виде распущенного хвоста ласточки. Кругом – тишина мертвая, только слышится тихое плесканье весел и журчанье воды у боков лодки…
– Ох, боюсь, Петра…
– Чево, ладушка, боишься?
– Не угодим ко времени.
– Угодим. Не раз плавывали в Русу.
– Да уж час ко полуночи…
– К первому солнышку как раз угодим – истину сказываю, ладушка.
Парень налегает на весла. Лодка вздрагивает, подскакивает и несется еще быстрее. И загорелое лицо, и черные кудрявые волосы у парня увлажены потом. Он что-то хочет сказать и – не решается…
А девушка все молчит, не отрывая глаз от далекого горизонта… Чего ей там нужно?
– Ты бы, ладушка, сыграла что.
– Не до игры мне, Петра, не к поре…
– Ничевошно… Легче бы на сердце было… Ты бы «Калину»… Ноне Ярилина ночь! Сыграй:
Почто ты не так-такова,
Как в Ярилину ночку была…
– Бог с тобой, Петра.
Но Петра, по-видимому, не о песне хотел бы говорить, да не смеет… «Эх, зазнобила сердечушко!..»
– А вить наши новугороцки рати осилят Москву.
– Про то Богу видомо, Петра.
– А обидно таково.
– Что обидно?
– И я собирался вить на рать, да мать не пустила… А чешутся руки на Москву кособрюхую!
– Молод ты еще.
– Како молод!
Опять помолчали. Парень выбивался из сил, видимо изнемогал.
– Дай, Петра, я погребу.
– Что ты! На кой?
– Ты ослаб, а еще далеко… Садись к правилу.
– Где тоби!.. Твоя сила – дивичья, не мужичья.
– Я обыкла грести – у меня силища в руках.
– Ну, болого, будь по твоему хоченью.
Девушка оставила руль, встала и направилась к веслам. Парень и любовно, и несмело глядел на нее. Но девушка разом остановилась как вкопанная, уставив испуганные глаза на далекий горизонт, из-за которого выползали не то темные облака, не то клубы дыма. Они слишком скоро изменяли положение и форму и слишком явственно волновались, чтоб их можно было принять за облака. Казалось, кто поддувал их снизу и они рвались к небу и как будто таяли, расползаясь по сторонам.