Господин Великий Новгород (сборник) - стр. 37
– Господи Исусе! Не бесовское ли мечтание сие?
– А чи не он ли то – рудожелтый?..
– Ах, сестрицы мои! Что-ой-то?
– Ниту, братцы, то, знать, русалка манит коего чоловика, – послышалось между гребцами.
– И то она – русалка простоволоса…
– Мели гораздо! Ноли топерево ночь?
– Не ночь, ино утро, чаю.
– То-то, чаешь… А русалка только ночью косу-то чешет да молодцов заманивает.
– Чу-чу! Слова слыхать… слышь-ко!
Действительно, слышались слова, произносимые женским голосом:
– И точно, песня не русалья…
– Мели – русалья! Наша – новугорочкая песня.
– А то бывает и морская девка, что вон у нас на корме с рыбьим плесом…
– Ахти, диво дивное!
Но скоро из-за берегового уступа показалась и сама таинственная певунья.
– Ах ты, Перун ее убей! Вон она…
На береговом склоне, на выступавшем из земли камне, вся обложенная травами и полевыми цветами, сидела молодая девушка и, по-видимому вся поглощенная рассматриванием набранных ею цветов и зелени, задумчиво пела. Белокурые, как лен, волосы ее, заплетенные в толстую косу и освещаемые косыми лучами утреннего солнца, казалось, окружены были каким-то сиянием. Одежда ее состояла из белой, расшитой красными узорами сорочки и пояса, перевитого зелеными листьями. Из-под короткого подола виднелись босые ноги и голые икры. При всей бедности и первобытной девственности этого наряда тонкие красивые черты и красиво вскинутые над ясными глазами темные брови этой таинственной дикарки невольно приковывали к себе внимание.
Увидав приближающийся насад, она встала с камня и рассыпала лежавшие у нее на коленях цветы и травы.
– Да это, братцы, очавница…
– Яковая очавница?
– Да чаровница, что по лугам, по болотам, в дубравах дивье коренье да отравное зелье собирает на пагубу человеку и скоту.
– Что ты! Ноли и эта чаровница? Такова молода да образом красна!
– Да это, господа, кудесница – кудесницына внучка… Тутай недалече и берлога старой ведуньи…
Марфа-посадница не спускала глаз с этой таинственной девушки, появившейся в таком пустынном месте и в такое раннее время. При последних словах одного из гребцов она вздрогнула…
В одно мгновенье перед нею встал как живой образ ее тайного, покинувшего ее беса-преступника… Такие же льняные курчавые волосы, такие же темные, красивые брови, гордо вскинутые над ясными очами…
«Ево волосы, ево брови… Так вот она… окаянное отродье!»
Точно ножом резануло по сердцу… Ей разом вспомнилось далекое детство – далекий, облитый солнечными лучами Киев, дымчатые горы, покрытые кудрявою зеленью, тихо катящий свои воды и сверкающий на солнце Днепр, Аскольдова могила