Господа офицеры. Записки военного летчика (сборник) - стр. 24
– Ну уж и в тридцати, – недоверчиво возразил Зверев. – Да что это ты хнычешь, Миша? Нельзя так распускаться… Подумай только, как ты скандалишь себя, и «все на свете». Возьми себя в руки!
– Нет, – шептали Мишины губы; я больше выдержать этого не могу – я застрелюсь. Я не могу больше видеть этих страшных мертвецов, эту кровь и стрельбу. Я сойду с ума, – в отчаянии говорил Миша, причем губы его вздрагивали, а зубы выбивали барабанную дробь.
– Ты с ума сошел, «ешак», – своеобразно урезонивал его Зверев.
– Стреляться! Какой смысл? Раз ты решил умереть, так это все, что требуется. Это максимум того, что ты можешь дать… – уже улыбаясь и смотря прямо в глаза Мише, говорил поручик Зверев. – Ты думаешь, мне легко свыкаться с мыслью, что и я каждую минуту могу отправиться к праотцам? Ведь и я страстно хочу жить, но каждый раз перед боем, или во время обстрела, я сам себя как бы убеждаю: «ты должен умереть», «ты умер» – внушаю я себе. И когда мне это удается, я перестаю думать о том, что страшит, из чего слагается чувство страха… Не убил этот снаряд, убьет следующий, примиряясь с своей судьбой, уже думаю я, а в промежутках между очередями снарядов, между более опасными положениями и менее опасными моментами, – исполняю свой долг. Вот и сейчас, я бежал к тебе по сравнительно открытому месту… – пули свистят часто… никто меня не заставляет идти сюда, а я иду… Иначе кто же будет управлять пассивной массой наших солдат? Ведь все только и держится, – на нас – офицерах. Какой же пример подаешь ты своим людям?
Миша рыдал, склонив голову на плечо Зверева.
Коля брезгливо морщился, но не находил в себе сил оттолкнуть милого «пончика» – весельчака и балагура, с которым так весело и приятно жить в будничной полковой обстановке.
– Не покидай меня, – шептали Мишины губы…
– Ну, хорошо, успокойся только, – смягчая тон, говорил Зверев. – Я посижу здесь с тобой до утра…
– Подпрапорщик Шапка! Пошлите людей за обедом; тут пришли проводники… – глубокой ночью отдавал распоряжения поручик Буров, не знавший усталости, не чувствовавший никаких потребностей, видевший только врастающих в землю своих солдат, зорко всматривавшийся в серебрящийся сумрак яркой лунной ночи, прислушивавшийся ко всякому подозрительному шороху – «оттуда»… и отдававший все остальные чувства инциденту в N-й роте и ее командиру – презираемому и любимому Мише «пончику»…
Такой жизнью был полон «Мрачный лес» в эту холодную октябрьскую ночь.
В нем, как в громадном котле, бурлили взбаламученные людские страсти, переплетаясь в причудливые узоры.