Горячий шоколад в зимнюю ночь - стр. 50
– Не удивлен. – Он сжал руками голову так, будто пытался унять головную боль.
– Давай я, – робко предложила я и положила ладони на его плечи, чтобы массажировать их.
– Какой кайф, – чуть ли не промурлыкал Зак. – Я готов платить, чтобы ты делала мне массаж каждый день.
Я усмехнулась и запустила пальцы в его волосы, принявшись мягко массировать затылок. У Зака были такие шелковистые и мягкие пряди, а мышцы плеч и шеи – такие крепкие, что я бы с радостью согласилась прикасаться к ним каждый день и бесплатно.
Все это время Рири наблюдала за нами с загадочным выражением лица.
– И даже не поцелуетесь? – спросила она, когда я закончила массаж.
– Не на твоих глазах, мелочь, – строго сказал Зак. – Тебе пора спать. Уже поздно.
– Ты споешь мне? – Рири сложила руки словно в молитве.
– Нет.
– Ну пожалуйста!
– Я сказал, нет.
– Ты обещал.
– Не помню такого.
Я следила за их спором, едва сдерживаясь от того, чтобы не рассмеяться. Зак был таким забавным, когда ворчал на младшую сестру.
– Когда я застукала тебя за просмотром «Сплетницы», ты обещал выполнить любое желание, если я никому не расскажу, что ты фанатеешь по Блэр Уолдорф.
Лицо Зака в считаные секунды приобрело пунцовый оттенок.
– Ой… – Рири испуганно зажала ладонями рот, но я готова была поклясться, что успела увидеть ее улыбку.
Хитрая негодница.
– Mince, Рири, ты невыносима. – Зак смущенно почесал затылок, избегая встречаться со мной взглядом. – Пойдем, болтушка.
Когда он наклонился и достал из-под кровати гитару, Рири счастливо захлопала в ладоши.
– Ты играешь? – удивленно спросила я.
– Ага. Немного.
Мы втроем направились в детскую. Переодевшись в пижаму, Рири забралась на кровать с голубым одеялом и разноцветными подушками и обняла уродливого плюшевого паука, от вида которого меня передернуло.
– Хочу французскую, ту, которую ты пел в прошлый раз, – попросила она, когда Зак устроился у нее в ногах.
Я сидела на кресле и во все глаза смотрела на него. Прочистив горло, Зак поудобнее перехватил гитару и принялся аккуратно перебирать пальцами струны. Я не узнала мелодию, но она звучала так умиротворяюще, что мне захотелось лечь на кровать рядом с Заком и Рири и спрятаться под мягким одеялом ото всех забот и проблем. Но когда Зак запел на французском тихим хрипловатым голосом, я поняла, что с этого момента потеряю всякий покой.
Зак в кампусе – угрюмый, нелюдимый и вспыльчивый – пробуждал во мне очень много эмоций. Раздражение, смущение, смех, желание. Но домашний Зак, поющий для своей сестры колыбельную на французском, затрагивал потаенные струны моей души. Этого Зака не знал никто, кроме самых близких. И теперь я была в их числе. Но рад ли этому он?