Город в кратере - стр. 29
«Богата наша земля талантами. И художник Бирюков – яркое тому подтверждение…»
«Немало талантливых людей живёт в нашем городе. Один из них – художник Бирюков…»
«Среди жителей нашего города встречаются настоящие таланты. Это понимаешь сразу, как только знакомишься с творчеством Георгия Бирюкова…»
Листок, заполненный Бирюковым от руки, был составлен в той же манере:
«В настоящее время работаю над серией картин. Имею большие творческие планы. Подумываю о персональной выставке».
Саша осторожно скосила глаза: человек, заранее согласный с тем, что о нём напишут, рассматривал стену. Если его спросить, он ответит, а если не спросить, промолчит: оба варианты были ему знакомы, и ни один никуда не вёл. Если только… если только не задать правильный вопрос. Или разделить молчание, как делят трапезу: присоединиться, промолчать правильно, уместно.
– Почему вы так пристально рассматриваете стену? – спросила Саша.
– Решили усложнить задачу? – улыбнулся мужчина. – Вы хотите, чтобы я ответил?
Саша кивнула.
– Я люблю на неё смотреть, потому что она прекрасна. И всегда другая. Эта фактура, эта игра теней и оттенков в разное время дня и года… при солнечном, лунном и звёздном свете, в жару и во время дождя… Летом она тёплая и шероховатая – мне нравится проводить по кирпичам рукой, закрыв глаза. Вы знаете, иногда с закрытыми глазами можно получить больше информации для картины, чем если всматриваться… Стена особенно хороша и тревожна зимой, когда снег забивается в щели. Вы любите Брейгеля? Он знал о зимних кирпичных стенах больше, чем кто-либо. Его картины, даже те, где просторы и люди, это настоящая ода стенам. Он гениально чувствовал кирпич.
– Можно я с вами посижу, посмотрю немного? – спросила девушка.
Художник поднял брови.
– Дело ваше, – сказал он. – Попробуйте.
Редкие люди, устало белея в окнах, видели, как двое сидят неподвижно у разрушенной кирпичной стены, а тени деревьев переползают через них и стену, постепенно превращаясь в вечер.
17.
Князев медленно спускался по лестнице.
– Когда земля уже качнулась, уже разверзлась подо мной… – бормотал он.
Его лицо выражало страдание, и в этом было много эпоса и пафоса.
– …и я почуял холод бездны, тот безнадежно ледяной…
Кишащая масса пиджаков приближалась, готовясь поглотить дерзкого.
– …я, как заклятье и молитву, твердил сто раз в теченье дня…
Редьярд сделал последний шаг. И тут же утонул.
– Спаси меня, моя работа, спаси меня, спаси меня…
Его куда-то поволокло, пахло бумагой и кофе, мелькали туманные, не запоминающиеся лица. На дверях не было табличек и даже ручек, они пролетали, не оставаясь в памяти. Два кабинетных труженика, прибившись к Редьярду, как водоросли к лодке, некоторое время бурлили рядом, перекрикиваясь, потом их сорвало и унесло. В общем гуле едва различимы были обрывки реплик.