Размер шрифта
-
+

Город, в котором солнце светит только ночью - стр. 1

I

Холодный ветер с Большой Невки кидает в лицо мокрый снег. Хочется побыстрее проскочить пустынную площадь, предваряющую въезд на Гренадерский мост. Я иду пить пиво со своим старым другом. Накануне мы договорились на компромиссный вариант: сегодня я еду к нему на “Выборгскую” и мы забираемся в одну из многочисленных пирожковых, гнездящихся на первых этажах тамошних офисных центров, а в следующий раз он едет ко мне на Просвет. Вообще от станции метро “Выборгская” до шалмана, где мы встречаемся, совсем недалеко, каких-то пятнадцать минут ходьбы, но сейчас, в конце декабря, этот путь кажется бесконечным.

Воскресенье, двенадцать часов дня. Сумеречный свет нехотя показывает окружающий мир. Сквозь снег все кажется расплывчатым и нечетким. Редкие прохожие, втянув головы в плечи, спешат добраться до заветных дверей, за которыми их ждет тепло. Большинство питейных заведений закрыты, что и не удивительно, ведь этот район всегда считался малозаселенным. Небольшое количество жилых домов слабо разбавляет плотную конгломерацию офисно-промышленных зданий и сооружений. С дореволюционных времен здесь остались две православные церкви, остальные разрушили в советское время. Сейчас обе действуют. В одной, видимо, недавно закончилась служба, несколько мужиков пятясь и истово крестясь, вывалились из высокой двери. Последний раз освятив себя крестным знамением, они надели шапки и как все прочие случайные прохожие, втянув головы в плечи, засеменили в сторону ближайшего открытого шалмана. Мне уже совсем не хотелось идти пить пиво. Я настолько замерз, что представлял себе только горячий душ и несколько рюмок водки с соленым огурцом, но тут в ухе раздался сигнал входящего звонка. Смартфон голосом популярной ведущей новостей сообщил, что звонит Вадька и поинтересовался вывести ли видеозвонок на очки, или ограничиться аудиозвонком. “Выведи на очки”, – приказал я электронному помощнику и остановился, чтобы не упасть на неровном тротуаре покрытом мокрым снегом напоминающем сейчас больше скользкую массу наподобие сливочного масла. Снег налипал на внешнюю поверхность очков отчего я начал плохо видеть окружающий мир. “После сеанса сниму, все равно толку никакого. Как лучше пройти я уже понял”. Зеленая полупрозрачная схема маршрута от метро до пирожковой исчезла, и на линзах появилось жизнерадостное Вадькино лицо. Я поднял левую руку со смарт-часами ближе к лицу, чтобы он меня тоже увидел. Вадька снял свои очки, положил их на стол, переключил камеру на внешнюю и теперь весело смотрел на меня сверху вниз.

– Привет! Ты где запропастился? – Он протянул куда-то вправо руку и как фокусник достает кролика из шляпы, вытащил кружку пива. – Как видишь я уже начал. – Вадька сделал глоток, сладко зажмурился. – Жигулевское, – удовлетворенно констатировал он, и в подтверждение покивал себе.

– Привет. Я уже близко. Через пять минут буду, – ответил я и отключился.

Стоять на ветру в пяти минутах от шалмана и разговаривать о пиве, было бы верхом глупости с моей стороны.

Парочка пирожковых светилась окнами. В той что подальше сидел Вадька. Дверь открылась с тугим сопротивлением, прикрепленный над ней колокольчик коротко звякнул. Ворвавшийся со мной снег жадно влетел, и, упав на пол, тут же растаял. “ И зачем тебе это было нужно?” – подумал я обращаясь к снегу, взглянув на мокрые пятна.

– Старик, иди сюда, – поднялся из-за стола мне навстречу Вадька.

Мы обнялись.

– Сколько мы уже не виделись? – Вадька, держа меня за плечи, отодвинулся назад и стал оценивающе рассматривать.

– Лет пять-шесть, однако, – поддерживая его шутейный настрой, ответил я.

– Сколько лет, сколько зим…

– Да, однако много прошло и зим, и лет, – опять подтвердил я. – Ладно, хорош кривляться, давай пиво пить, – прервал я наконец его приветственное вступление.

Зная Вадьку со студенческой скамьи, я мог смело остановить его выступление на полуслове не боясь, что он обидится. Его внешний вид резко контрастировал с характером. Будучи высоким, и физически развитым, с низким командным голосом и резкими чертами лица, нрав он имел легкий и отходчивый. Он мог менять свое мнение по ходу беседы раз по десять, в зависимости от продолжительности разговора. Но это не было конформизмом в чистом виде, просто он с готовностью шел за умозаключениями собеседника, находя в них внутреннюю логику даже тогда, когда сам собеседник уже терял нить рассуждений и запутывался. Это походило на прогулку заблудившегося отца с пятилетним сыном. На самом деле это говорило только об одном: ему совершенно не интересны те темы, о которых рассуждают с умным видом его друзья и приятели, а интересно живое человеческое общение. Ради общения он мог поддерживать любые темы разговора, и это становилось совершенно понятно, когда речь заходила об операторской работе. Тогда Вадька превращался в жесткого бескомпромиссного знатока, со своим мнением, которого уже невозможно остановить и переубедить. Он начинал доказывать, рассказывать про экспрессию,  композицию, освещение и еще бог знает о чем. Собеседнику оставалось в свою очередь только слушать и поддакивать, как только что Вадька слушал и поддакивал на темы, далекие от его сознания. Немало объективов, цифровых и антикварных аналоговых камер с кучей всевозможных характеристик хранилось у него дома. Обо всем этом он рассказывал с такой любовью, что я никогда не понимал, что для него кинокамера: жена, религия, или что-то среднее.

Страница 1