Город-призрак - стр. 17
Ах! Если бы только несчастный Мустафа мог догадаться, что ожидает его в квартире, с виду совершенно безобидной, он бы убежал в ту же самую минуту. Мустафа только вошел и тихонько закрыл за собой дверь, как услышал ненавистный и уже хорошо знакомый телефонный звонок, имитирующий щебетанье птиц. Он развернулся, чтобы выскочить поскорее из ловушки. Он теперь не сомневался в том, что это была западня, в которую заманили его, простого парня. Но не тут было. Телефон перестал звонить, и прямо перед побледневшим Мустафой возник тот самый тип, чья железная рука сжимала горло Мустафы каждую ночь. Он просыпался в холодном поту и долго еще не мог понять, сон это был или явь. Странный незнакомец приблизился к Мустафе. Взял его за шиворот, поднял высоко над собой, повертел, как будто хотел забросить далеко-далеко, затем передумал, и опустил на пол. Внимательно оглядел его с головы до пят.
– Я же говорил тебе, чтобы ты не мучил Малика. Говорил?
Мустафа попытался ответить, но не смог. Он сипел, тряс головой, однако звуки отказывались складываться в слова.
– Я не люблю повторять дважды одно и то же, и вообще эта история мне порядком надоела. Я торчу здесь уже десять дней, хотя должен был давно… Да… тебе это не касается. Поговорим о тебе, Мустафа. Если я не ошибся в своих предположениях, тебе приказали подбросить Гафуру кокаину. Старый испытанный трюк. У твоего майора свои методы, и он не хочет ничего менять. Работает по старинке. Я бы мог его кое-чему научить. А ты знаешь, кто я? А, Мустафа? Тебе не страшно? Вижу, вижу, хочется провалиться сквозь землю. У тебя еще будет такая возможность. Провалишься, не сомневайся. А сейчас расслабься, твоя дубленая шкура мне не нужна. Пока. Живи. Вот только в следующий раз, когда тебе захочется, или, может, прикажут сделать какую-то гадость, вспомни обо мне. Ха-ха, а я тебе помогу, чем смогу.
Тут незнакомец засмеялся, заскрежетал металлическим смехом, от которого Мустафа потерял сознание. Он пришел в себя только когда услышал звук открываемой двери. Он сел, вспомнил, что впопыхах забыл закрыть дверь. Малик стоял на пороге и хлопал глазами. Он был готов ко многим сюрпризам. Странная мысль о том, что Мустафа тоже умеет летать, как Иветта Кетлинг, посетила его, но тут же упорхнула. Мустафа поднялся, кивнул Гафуру и, пошатываясь, вышел. Малик машинально закрыл за ним дверь.
Всю неделю Гафур размышлял над странностями своей судьбы. Когда-то, будучи совсем молодым, он ясно представлял себе, как счастливо и удачно сложится его жизнь. Сколько полезных, а может быть, и уникальных открытий он сделает, как осчастливит все человечество. Особенных открытий он не сделал, единственную любовь упустил по собственной глупости. Все события происходили у Малика эволюционно. Ни каких бурных революционных переворотов. Резкие изменения в жизни Малика, бурные неуправляемые и от того особенно страшные стали происходить с той поры, как поменялась жизнь его города. Малик никоим образом не мог повлиять на ход событий. Его натура пассивного созерцателя не терпела активных, а тем более насильственных действий. Он, как всегда, занимался анализом происходящего, но с горечью стал осознавать, что скоро ему не с кем будет поделиться результатами своих наблюдений. Круг его общения сужался, и не только потому, что он становился старше и труднее сходился с людьми, а по той простой причине, что многие его друзья и хорошие знакомые, не умея бороться с враждебным окружением, оставили поле боя. Уехали и вряд ли вернутся. Мысль о том, чтобы уехать самому, посещала его, но не приводила к конкретным действиям. Для того, чтобы превратить в реальность смутно бродившее в нем желание, освободиться от навязанной ему извне новой реальности, нужно было суетиться, собирать массу бумаг, изворачиваться, кому-то что-то доказывать. Только вообразив всю дорогу, которую необходимо пройти, прежде чем окунуться по макушку в полную неизвестность, он приходил в ужас. Не мог Малик принудить себя к активным действиям. «И потом, – успокаивал он себя, – почему все так уверены, что там, в неизвестности, будет лучше? Я же из другого племени, из другого теста. Там мне все будет чужим!». Разжевав и покрутив это заключение, он неизменно под конец спрашивал себя: «А здесь? А здесь тебе все родное и близкое?» – и ему становилось еще хуже.