Город, которого нет - стр. 26

Но тень воспоминания никуда не уходит, так и бредет чуть-чуть сзади и справа от нашего героя, Вениамина. Мама прозвала его счастливым. А раз мама сказала, то значит так и должно быть.

В 1920 годах в семье аптекарей Фогелей царило оживление. Нет, скорее – взволнованная растерянность. А раз так, то дело проверенное – собирать клан Фогелей, в помощь к Минне пригласить Фиру, племянницу, и начинать, как смеялись записные острословы, кёнигсбергский синедрион.

Не обошлось и без самого важного лица – реба Цви Дуннера.

Из-за чего весь этот сыр-бор начался. Из-за письма, полученного главой семьи аптекарей. И откуда! Да-да, именно оттуда, из этой загадочной, страшной и по сути совершенно неизвестной Совдепии. То есть, из СССР – страны рабочих и крестьян, до которой Фогелям, да и остальным жителям славного города Кёнигсберга было, как говорится, «глубоко до лампочки». Кстати, только еврейские люди задались вопросом, как же так? «Глубоко до лампочки». Вот высоко до лампочки, вообще через всё до лампочки ещё ясно и понятно. Мол, лежишь себе на диване, лампочка, естественно, наверху, да и фиг с ней. Ну вот чтобы было что-то «глубоко» а там лампочка – чтобы это всё значило? А определённо ясно, это что-то значит. Но что? Вот и занимались вполне серьёзно этим вопросом философы– ортодоксы.

Итак, письмо. Его, после соответствующей молитвы, хозяин дома огласил. Эх, может и лучше, если бы не было бы никакого эдакого письма. А может наоборот. Кстати, на собрании и Вениамин присутствовал. Хоть и мал, но из аппаратов его, которые он важно называл радиостанциями, уже неслись хриплые английские песни, нежные романсы польских паненок и даже литваки что-то декламировали.

В общем, к Вене начинали относиться уважительно. Папа был доволен.

А маму больше беспокоила эта Баська. Просто иногда рассеянный Вениамин Минну почему-то начинал звать Басей.

Так вот, огласил главный Фогель письмо.

На официальном бланке: