Гормон счастья и прочие глупости - стр. 24
– Буська! – раздалось с берега. – Вода теплая?
– Очень!
Венька подплыл ко мне, отфыркался и, хлопнув ладонью по воде, обрызгал меня.
– Фу, дурак!
– Ну привет, кузина, как вчера сходили в ресторанчик?
– Клево!
– Что наш Митрофаныч?
– Улет!
– Ухаживает?
– Нет.
– Ладно врать-то! Он ни одной юбки не пропускает!
– Так я же в брюках!
– Ладно, поскольку ты все-таки мне родственница и выручила меня, я не стану говорить, что ты дура.
– Да и сказал бы, я бы не обиделась, потому что только полная, законченная идиотка могла согласиться на такую авантюру!
– Знаешь, у тебя в глазах нет паники… Странно, раньше она была, еще какая… Признайся, Буська, ты переспала с Митрофанычем?
– Какая пошлая идея!
– И все-таки?
– Полькой клянусь!
– Странно, я же вижу, он явно положил на тебя глаз.
На это я отвечать не стала. Не буду же я рассказывать, что Гордиенко вчера слегка дал мне по носу, объяснив, что это всего лишь игра. А я не обиделась, а только обрадовалась, но, кажется, не подала виду.
Венька дважды доплыл до волнореза и обратно.
– Буська, давай научу тебя нормально плавать. Ты неправильно дышишь. Научишься правильно дышать, сразу сможешь дальше плавать.
– Научи!
– Обязательно, только не сейчас. Умираю с голоду.
Когда мы уже уходили с пляжа, навстречу нам попался Дружинин, небритый, мрачный, весь какой-то не выспавшийся. Он молча поднял руку в знак приветствия и поспешил к воде.
– Какой противный!
– Да нет, он хороший парень, просто встал рано. Это мы с тобой жаворонки, а он сова.
– По-моему, актер по определению не может быть жаворонком. Вы же никогда рано не ложитесь.
– Нет, но я встаю все равно рано. Мне достаточно пяти часов сна.
…И вот это свершилось! Мы сыграли свой спектакль, и успех был явным и несомненным. Правда, за час до начала Гордиенко, пошептавшись с Венькой и Оскаром, объявил, что мы играем нашу пьеску первыми. Потом он объяснил, что боялся, как бы я не перегорела. И, по-видимому, был прав. В дальнейшем мы будем играть последними, как предполагалось с самого начала. Рассказать, что я почувствовала, пока играла и когда выходила на аплодисменты, не могу. Просто не помню, это как будто происходило не со мной.
– Буська, я уже позвонил Польке, – шепнул мне Венька. – Ты просто молодчина, я не ошибся в тебе, сестренка!
Меня трясло, и он влил мне в рот немножко коньяку из фляжки Гордиенко. Потом мы с Юрием Митрофановичем тихонько вышли в зал посмотреть спектакль. Ах, как была хороша Барышева в чеховской «Драме»! Она ничем не напоминала Раневскую, была куда более простонародной и от неожиданности этого хода немыслимо смешной. Я заливалась хохотом, впрочем, может, это было на нервной почве. Златопольский читал рассказы Жванецкого на удивление изящно, не подражая автору, в какой-то совсем иной манере. Здорово. Последними на сцену вышли Дружинины. Сначала появилась Лариса, и публика ахнула – до того она была хороша. Потом появился Андрей. Куда девался мрачный, небритый тип? Он излучал обаяние и играл настолько естественно, забавно и заразительно – они исполняли смешной водевиль девятнадцатого века, приспособленный к нашему времени, – что постепенно все стали следить только за ним и стало видно, что он невозможно красив, а ее красота на сцене поблекла.