Гормон радости - стр. 10

По версии Чечни, дело было так. Она гуляла в лесу и услышала крик о помощи. Подбежала, а на земле девушка лежит пьяная и говорит: «Вот, меня только что изнасиловали! И даже сапоги забрали!» А потом, мол, из корысти на Чечню стала наговаривать, раз та рядом оказалась, – чтобы хоть кто-то возместил ей ущерб.

Во второй раз цыгане Раде помочь не захотели. Судья добавила к условным десяти годам за наркотики еще два за грабеж – путем частичного сложения.

Сидя без передач, она с ужасом думала о поездке в колонию. «Я ж всех наших в свое время обнесла-наебала… – жаловалась сокамерницам Чечня. – Убьют меня там чавэлки! Не доживу до освобождения! А может, доживу? Сейчас мне двадцать шесть. Выйду – почти сорок будет. Дочка невеста будет и не признает, Вася на другой женится… Одна радость – врачиха сказала, руки залечат. Никогда не думала, что кожу с жопы на руки можно перешить!»

«Как все они тут помещаются?» – иногда поражаются молодые прокурорские работники или редкие журналисты, если их заводят в камеру. «Ну как… Как в большой коммунальной квартире!» – привычно отшучивается дежурная сотрудница. Некоторые визитеры опускают голову, когда видят беспомощные улыбки на бледных лицах женщин в ответ на эту осточертевшую фразу. Сгорбленные фигуры переминаются в проходах между шконарями в своих бесформенных тряпках, смотрят в пол, изучают щели в половицах и завидуют тем, кто сейчас выйдет из этой проклятой переполненной камеры и пойдет по улице домой.

Любая коммуналка покажется раем по сравнению с этой невыносимо дымной комнатой, которая окрашена в грязно-зелененький, где места у человека меньше, чем на кладбище, где нельзя уединиться ни на секунду. В коммуналке можно самому, когда захочется, выключить свет, проснуться не по режиму, уйти в другую комнату и не видеть соседей – впрочем, в коммуналках так же редко встретишь адекватных людей. Например, в нашей коммунальной квартире соседи Клавдия Карповна, которую все звали просто Клавкой, и тучный Петрович занимали одну небольшую комнату, зато мы впятером с бабушкой – целых две. Клавка была высохшей, востроносой скандальной старухой с платком на седой голове, Петрович же, с небольшим якорем, вытатуированным на руке, отличался привычкой выходить ночами курить «Беломор» и глухим кашлем.

Больше всего на свете Клавка любила котиков. Песиков она, конечно, тоже любила, но котиков прямо-таки боготворила. Их у нее было больше десятка – сложно было установить точное количество, потому что животные периодически размножались, кроме того, из квартиры во двор и обратно могли проникать свободно через окно соседки по решеткам и через дверь, часто приоткрытую якобы для проветривания. Рожали кошки под утро, правда, не каждый день, зато каждый божий день Клавдия вставала в четыре утра и варила котикам на плите рыбу. Помимо котов у нее было две собаки, Белка и ее мать Чапа, две белые гавкливые шавки.