Горькое молоко – 2. Вальтер. Кофе от баронессы Кюцберг - стр. 47

– Ланин, это ты что ли там? Ты чего туда забрался? – никак голубей задумал воровать?

– Каких голубей, ты ополоумел, наверное, Воробьёв, – узнал Ланин по голосу капитана. – Я по заданию руководства, – раздался стонущий голос из сарая. – Этот беркут Колчин, сзади вонзил в меня свои когти.

– Слушай Ланин, я не знаю, что у вас здесь произошло, но Колчин находится не у тебя дома. Это ты в его сарае запертый сидишь. Готовься рапортовать майору, он уже выехал из отделения.

– Я всегда готов, – простонал Ланин.

– Эй, Ланин, тут народу собралось, как на демонстрацию, как бы они тебе того.

– Что того, Воробьёв? – говори без намёков. Изъясняйся нормально.

– Я говорю не того. Чтобы они тебе не заехали под пушистый хвост. Это ведь сарай покойного Захара, а он для них святым человеком был. Ха! Ха! Ха! – заразительно засмеялся капитан, а следом за ним смех подхватили заливисто и другие милиционеры.

– А вы на что здесь? – раздался испуганный голос Ланина.

– Эй ты, хорёк выдранный, у твоих милиционеров, в кобурах сырки плавленые лежат, да огурцы солёные, защитить тебя нечем будет. А народу здесь туча собралась, – кричал Жига.

Любопытных действительно много собралось, а самой главной была Марья Васильевна Конакова, которая считалась главным правозащитником двора, не только двора, а и города. Эта бабка знала все законы. Она могла посоветовать попавшему в трудное положение человеку или помочь найти хорошего адвоката. Этот опыт к ней пришёл давно, от частых посещений судебных процессов и множество прочитанных книг. К милиции она относилась двояко. Могла и критиковать её, и в то же время хвалить. Всё зависело от ситуации. Сын её Николай, в прошлом был лучшим вратарём футбольной команды, сидел в тюрьме. Когда Колчак учился в первом классе, на его глазах её сын, проиграл в карты на третях Жоре Хлястику большую сумму денег, и всех своих голубей. От досады он отрубил себе несколько пальцев на левой руке и после этого зарёкся в карты больше не садиться играть. О карьере вратаря ему тоже пришлось забыть. Марья Васильевна до безумия любила своего единственного сына, и при несправедливых нападках на него могла выцарапать любому глаза. Эта бабка была от ног до головы пропитана гуманизмом. Она до вечера могла водиться с чужими детьми, ходить с ними в луга или парк. На новый год устраивала у себя дома ёлку с богатыми подарками, где сама лично преображалась в деда Мороза. Её за глаза все называли Коначиха, но величали всегда при общении уважительно Марья Васильевна.

Марья Васильевна завидев толпу у сараев, и милицейскую машину, бодро подошла к капитану: