Горькое логово - стр. 54
Его долго осматривал доктор, потом тренер немного погонял его в бассейне, потом Златовласка занималась с ним без перевода понятными математикой и физикой, и скоро наступил обед – с той же удобной, хотя, конечно, несколько избыточной сервировкой. Никогда в жизни Сташка не ел суп с таким удовольствием. Рыба оказалась еще вкуснее – в общем, десерт, как поэтически ни выглядел, привлечь его не смог. Неприлично захотелось спать – и врач тут же что-то сказал всем и отвел Сташку в его комнатку с полукруглым окном, которая нравилась и сама по себе такая белая, и потому, что здесь не было ничего лишнего, никаких комодов, ковров и игрушек.
Доктор велел отдыхать, хотя день еще не кончился, но разрешил взять из класса большие красивые книги с иллюстрациями. На них даже Астра была прекрасной. А разве нет? Там ему было плохо – но ведь дело не в планете и не в городе, а в нем самом… Сташка лежал в кроватке, листая тяжелые нарядные книги, созерцал созвездие на картинках и радость, тихая и настоящая, мешала дышать. Долго, совсем по-новому он разглядывал дивные города на картинках – тот северный, в котором он рос, выглядел одним из самых дивных, – пустыни, леса, горы, широкие реки, людей разных рас, храмы и сокровища, невероятно и привычно обжитый космос и огромные звездные корабли. В чем еще, в каких чудесах нуждается этот прекрасный, так грамотно устроенный, ухоженный мир созвездия, если тут потребовался какой-то там божественный ребенок? Которым почему-то может оказаться он. Почему-то? А кто катался на коньках в ледяной темноте? А кому Ярун роднее всех родных? А кто на самом деле – звездная зверюга бессмертная?
Глаза склеивались. Он вытянулся на теплой кроватке и тут же ухнул в сон, и никаких видений больше не хотел, только слышал, как время шумит морем, идет к вечеру, и в ночь. Но в глубокой темноте середины ночи он проснулся от собственных слез, и никак не мог успокоиться, пряча плач в подушку и никак не понимая, о чем плачет.
И тогда позвонил Ярун. Сташка вскочил к большому экрану, что развернулся прямо на белой стене его комнатки, и, увидев Яруна, еще горше заревел, что нельзя в него вцепиться, нельзя обнять – только в стенку бодайся. Вот тебе и адаптивные способности… Нечего было хвастаться.
Ярун велел выть тише, завернуться в одеяло, сесть и слушать. Больше часа они тихонько проговорили. Ярун особенно не успокаивал, назвал родным сердечком только, а потом, когда Сташка на вопрос, как ему понравилось на острове, выдохнул счастливое: «Море!», – рассказывал про океаны и парусники, про морские ветра, океанские течения, архипелаги, шторма и штили, про китов и летучих рыб – все это звучало, как родная колыбельная. Сташка нечаянно вспомнил, как пахнет смолой палуба под полуденным солнцем и как ванты режут босые ноги. Но сообщать об этом Яруну не стал – непонятно же, откуда он это помнит? Ярун пошутил с ним, выслушал все, что Сташка, ему, ликуя, рассказал об острове, и пообещал звонить, только, конечно, лишь тогда, когда это Сташке будет очень нужно. Как же он узнает, когда нужно? Что, опять реветь, чтоб его повидать хоть на экране? Да нет, скорей всего, учителя будут вести мониторинг его психического состояния, отчеты о котором будет получать Ярун. Да обо всем отчеты будет получать Ярун. Надо учиться как следует…