Горечь сердца (сборник) - стр. 18

– Он же ребёнок, он растёт. И потом, он не даром ест хлеб, он трудится, – пробовал вступиться за брата Пиня.

– Трудится… Скажите-ка…

– Зачем вы его всё время проклинаете?

– Вейз мир[11], – проклинаю?! Ну да, проклинаю. Но разве я прошу Бога меня слушать?

Твёрдой рукой вёл Копель бизнес. Твёрдой рукой вела Голда дом. Теперь Иосик понимал, что Пине тоже живётся в этом доме несладко, и ежедневно за столом Копель не отказывал себе в удовольствии напомнить зятю, что человек он без капитала. Лишь однажды Пиня не выдержал и взбунтовался.

– Я был илуем[12], – закричал он, вскакивая с места и размахивая руками, – и именно такого зятя вы хотели. Теперь я тружусь от зари до зари, а вы ещё осмеливаетесь попрекать меня. Из Иосифа вы сделали мальчика на побегушках, а он должен учиться.

– Мальчик на побегушках в галантерейной лавке пять рублей в месяц получает, – неожиданно сказал Иосик. Это было его большой ошибкой. Голда буквально прожгла его взглядом.

Копель немного опешил от непривычного взрыва Пини. Он пожевал губами и спросил довольно спокойно:

– Зачем ему учиться? Да и кто будет платить за его учёбу? Я не собираюсь. Ты, словно враг, ждёшь нашего разорения. Достаточно и того, что он живёт в таком доме. Сыт, одет.

Если со словом «сыт» никто спорить не собирался, то слово «одет» было явно сказано сгоряча. Та одежда, в которой Пиня привёз Иосика, давно расползлась на части, превратилась в лохмотья. И мальчик теперь ходил в старой кофте Тайбель, подпоясав её верёвкой, а на ногах у него были её же старые туфли, каблуки у которых Копель собственноручно отпилил. Из прежней одежды у Иосика остался лишь потрёпанный картуз, который он плотно натягивал на остриженную и без пейсов голову.

– Нечего сказать, сокровище. Светило науки, – не преминула вставить Голда свои «пять копеек», скривившись так, словно укусила лимон. – А ты что вечно молчишь, корова ты этакая? – напустилась она на дочь. Тайбель вскинула на мать томные глаза, продолжая вяло жевать.

Громко заплакала маленькая Кейла. Иосик вскочил и, вытягивая вперёд шею, стараясь таким манером протолкнуть в желудок застрявший в пищеводе сухой кусок, побежал в соседнюю комнату качать кроватку. Пиня сразу остыл, как обычно, пригнул голову, словно у него на шее был тяжкий груз, словно он взвалил себе на плечи весь мир, освободив от этой ноши мифологических Атлантов, и молча сел на своё место.

Между тем Иосик укачивал девочку. Кейла тянула к нему свои маленькие ручонки и смеялась. Вошла Голда. Привычно недовольно взглянула на мальчика, не зная, к чему придраться. Кипевшая в ней неприязнь искала выхода.