Гордиев узел - стр. 32
Георг смотрел в окно. Из переулка на площадь вышла Франсуаза. Она направилась к своей машине, застыла на полпути, сделала еще несколько шагов, опять остановилась. Она увидела его «пежо». Медленно повернувшись к бару, в котором он сидел, она подняла голову и, щурясь от солнца, поискала его глазами. Наконец она его заметила. При виде ее упругой походки, ее коротковатых ног он услышал ее быстрые шаги, хотя никак не мог их слышать. Она была в черном комбинезоне, на плечи накинут пестрый пуловер с завязанными на груди рукавами.
Сколько раз, увидев ее издалека и наблюдая, как она шагает, сначала серьезная, сосредоточенная на своих мыслях, потом останавливается перед витриной или уличным музыкантом, медленно идет дальше и наконец, заметив его, ускоряет шаги, машет ему рукой и улыбается, радуясь встрече, он чувствовал, как его сердце, встрепенувшись, начинает отбивать какой-то бешеный ритм!.. «Почему ты предала меня? – подумал он. – Почему?..»
– Мне надо ехать по делам. До вечера? – крикнула она ему, на секунду остановившись на пороге, и исчезла.
Ее слова прозвучали привычно и буднично. Георг посмотрел ей вслед и допил вино. По дороге домой он купил продуктов, как обычно, на двоих. Когда она приехала, на плите тушились мясные рулетики, в камине горел огонь, из динамиков звучала музыка. Делая покупки, наводя в доме порядок, готовя ужин, он с удивлением смотрел на себя со стороны. «Это все какое-то наваждение, это все происходит не со мной, это не я», – думал он. Но все получалось само собой, любое дело спорилось.
Ни он, ни она ни разу не заговорили ни о ночном происшествии, ни о разговоре у Булнакова. Они вели себя друг с другом осторожно, нерешительно, и Георг с удивлением почувствовал в этом что-то похожее на остроту ощущений при первом знакомстве. Позже, в постели, после секса, Георг включил ночную лампу, выпрямился, посмотрел на нее и спросил:
– И что теперь с нами будет?
Ее взгляд был спокоен, если не считать ямочки над правой бровью, и Георг не мог понять, что она означала – мыслительную активность или беспомощность и растерянность. Потом она взяла вязаного шерстяного медвежонка, сидевшего рядом с кроватью Георга на радиобудильнике, посадила его себе на грудь и помахала в воздухе его лапами так, как это делают медведи в цирке, прося подачку.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив, – ответила она. – По-настоящему счастлив.
Ничего из того, что он хотел ей сказать, не дошло бы до ее сознания. Он мог только прогнать ее, но на это у него не было сил.
На следующее утро он поехал в Марсель, отдал посыльному Мермоза переведенные материалы и получил новые. Он задумался: можно ли их переводить дома или лучше делать это в конторе? В конце концов он сделал ксерокопии чертежей, хотя в инструкции по безопасности это было категорически запрещено, запер оригиналы в сейф, а копии взял с собой. В десять часов вечера, услышав шум мотора, он сложил ксерокопии вчетверо, дождался, когда Франсуаза войдет в дом, залез на перила балкона перед кабинетом и сунул их в водосточный желоб, а когда она подошла к его столу, он как ни в чем не бывало писал письмо. То же самое он проделал и на следующий день, и через день. Потом, за завтраком, занятая исключительно кофе, круассанами и яйцом, она спросила словно невзначай: