Горбун, Или Маленький Парижанин - стр. 65
– Была и другая причина, – сказал он. – Как-то вечером, завернув за угол, я нос к носу столкнулся… Догадался с кем?
– Догадался, – ответил Галунье. – После такой же встречи я, смазав пятки, удрал из Брюсселя.
– Увидев его, дорогуша, я понял, что воздух Каталонии вреден для меня. Но свернуть с дороги Лагардера ничуть не стыдно!
– Стыдно или не стыдно – я не могу сказать, но благоразумно, это уж точно. Ты знаешь судьбу наших сотоварищей, участвовавших в деле у замка Келюс?
Задавая этот вопрос, Галунье опять же невольно понизил голос.
– Да, – кивнул гасконец, – знаю. Наш мальчик заявил: «Вы все умрете от моей руки!»
– Начало уже положено. В нападении нас участвовало девятеро, считая капитана Лоррена, вожака разбойников. О его людях я не говорю.
– Девять отменных шпаг, – задумчиво произнес Плюмаж. – И все они вышли из этого дела пусть раненые, с отметинами, залитые кровью, но живые.
– Штаупиц и капитан Лоррен погибли первыми. Штаупиц был из хорошего рода, хотя выглядел мужланом. Капитан Лоррен был военный, и испанский король дал ему полк. Штаупиц погиб у стен собственного замка под Нюрнбергом. Он был убит ударом между глаз.
И Галунье пальцем показал у себя на лбу куда.
Плюмаж инстинктивно повторил его жест и продолжал:
– Капитан Лоррен был убит в Неаполе ударом между глаз. Раны Христовы! Для тех, кто знает и помнит, это все равно что знак мстителя.
– Остальные преуспели, – подхватил Галунье, – потому что господин Гонзаго не оставил своими милостями никого, кроме нас. Пинто женился на даме из Турина, Матадор держал фехтовальную академию в Шотландии, Жоэль де Жюган купил дворянство где-то в глуши Нижней Нормандии.
– Да-да, – кивнул Плюмаж, – они были спокойны и довольны. Но Пинто был убит в Турине, Матадор был убит в Глазго.
– А Жоэль де Жюган, – продолжил брат Галунье, – был убит в Морле. И все одним и тем же ударом!
– Ударом Невера, черт возьми!
– Да, страшным ударом Невера!
Они разом замолкли. Плюмаж приподнял поникшие поля шляпы, чтобы стереть пот со лба.
– Остается еще Фаэнца, – наконец промолвил он.
– И Сальданья, – дополнил брат Галунье.
– Гонзаго много сделал для них. Фаэнца теперь шевалье.
– А Сальданья барон. Но придет и их черед.
– Немножко раньше, немножко позже наступит и наш, – прошептал гасконец.
– И наш, – вздрогнув, шепотом подтвердил Галунье.
Плюмаж приосанился.
– Знаешь, дорогуша, – произнес он тоном человека, примирившегося с судьбой, – перед тем как рухнуть на мостовую или на траву с дыркою между бровей – я ведь понимаю, что победить его не смогу, – знаешь, что я ему скажу? А скажу я, как когда-то: «Эх, малыш, пожми мне только руку и, чтобы я умер со спокойной душой, прости старика Плюмажа!» Ризы Господни, именно так я и скажу.