Гонитель - стр. 33
Маришка уселась в кресло при входе и глубоко вздохнула, массируя переносицу. Мне пришлось сиротливо устроиться на табуретке рядом с аудитором. А он тем временем, с размаху поставив точку, облизнул палец и принялся неспешно перелистывать тонкую стопочку исписанных им листов. Перечитывал отдельные абзацы, периодически бормотал что-то, словно стараясь запомнить, и легонько кивал, соглашаясь со своей собственной мыслью. Спустя несколько минут он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на девушку.
– В целом, госпожа Маришка, ваша версия событий выглядит правдоподобно, – сказал он мягко, поблескивая линзами очков, – но некоторые вопросы, конечно, остаются. Если даже мы проигнорируем факт несогласованного изгнания господина Скворцова Геннадия…
– Он открыто мучил и убивал людей ради возвышения! И не собирался останавливаться. Если б не Наставник, кто знает, сколько еще…
– Поэтому я и сказал – отбросим этот инцидент, – всё так же мягко, но со сталью в голосе прервал девушку аудитор. – Но остаются другие нюансы. Кто указал вам на суккуба и сетха?
– Шкет, кто ж еще. Вы прекрасно знаете, что кроме Наставника у нас нет спецов по выявлению демонов.
– Он может лично подтвердить это?
– Да, он здесь. Сейчас, подождите, – Маришка подошла к открытому окну и, сложив ладони рупором, заорала на всю улицу: «Шкет! Поднимайся к нам! Иаков говорить хочет!»
А голос у нее сильный! Поет, небось, неплохо.
Спустя минуту за дверью послышались истерические матерные крики и звуки отодвигаемой мебели. Маришка открыла дверь, и перед нами предстал спокойный как удав Шкет.
– Salvete, Amaliel, – чуть склонив голову, учтиво сказал аудитор.
Теперь я, правда, сильно сомневался, что он таковым был. Довелось мне в институте немного учить латынь в качестве факультатива – не думаю, что аудиторы обычно приветствуют собак на мертвом языке. Впрочем, не знаю ни одной профессии, кроме кинолога-иллюмината, где подобное вообще могло бы понадобиться.
Шкет, или Амалиэль, как к нему обратился мужичок, проследовал через кабинет и сел возле меня. Аудитор аккуратно подошел к собаке, достал из внутреннего кармана четки, от которых легонько повеяло благовониями, и, прошептав что-то, приложил их ко лбу животного. Кончики пальцев Иакова на секунду едва уловимо задымились, и он сейчас же отпрянул.
– Что ж, ясно. Не смею больше беспокоить вас, Амалиэль, – на этот раз по-русски сказал он.
Маришка открыла дверь кабинета, выпуская Шкета. Снаружи снова послышались матерные крики, но уже не такие надрывные. Быстро народ привыкает, аж гордость берет.