Гонец московский - стр. 18
Поначалу Никита, раньше не отдалявшийся от дома больше чем на дневной переход, боялся, что голодать в дороге придется, но на пятые сутки понял: старик снарядил его харчами – лучше не бывает. Кипятка согрел в маленьком горшочке, пожевал чего-нибудь, запил… И все. Сил хватает весь день шагать.
Правда, чем дальше, тем труднее становилось разводить огонь. Небеса, казалось, прохудились не на шутку. Лило и лило. Чтобы обустроить костер, Никита собирал по дороге шишки. Прошлогодние, высохшие и взъерошенные. Разжигал их от стружки, которую соскабливал с сырых деревяшек, пока не добирался до сердцевины, более-менее сухой. А уж когда разгорались смолистые шишки, подкладывал ветки потолще. Жара хватало и согреться, и воду вскипятить, и хоть немного просушить одежду.
Как говорится, с жиру не взбесишься, но от голода и холода не помрешь.
Дал Горазд ученику и оружие. Вдруг придет нужда от лихих людей отбиваться? Мало ли кто в дороге повстречается?
Гладкий, ошкуренный посох. Сам учитель с ним в руках чудеса творил и Акинфа не испугался, хоть тверичей десять было против одного. Да и боярин, видать, наслышан был о мастерстве отшельника – на рожон не полез, убрался восвояси. Никите, конечно, до Горазда далеко, но запросто отбиться от мечника посохом и он мог. Само собой, если на умельца не нарвешься, опытного да в боях закаленного.
А еще в котомке лежали до поры до времени два кинжала диковинных. Лезвие узкое, в три ладони длиной, отточенное до остроты небывалой. У крестовины концы тоже заострены и вверх загнуты – ни дать ни взять короткий трезубец. Странное оружие, его Горазд привез из земли Чинь. Рассказывал, что там подобные кинжалы-трезубцы в большом почете. Называют их теча[19] и в бою держат в каждой руке по одному. Вот с ними Никита не боялся выйти сражаться и против двух-трех мечников. Хотя и помнил наставления учителя, что по-настоящему выигрывает бой тот, кто не начинает его.
Впрочем, парень и не собирался без надобности в драку лезть. Пять лет ежедневных упражнений с оружием и без, пять лет закаливания духа и плоти, пять лет неторопливых рассуждений старика о чести и мудрости, о гордости и смирении, о достойных и недостойных поступках приучили его сперва думать, а потом уже спор затевать.
Так Никита и шагал. Не слишком торопился, но и не отдыхал без надобности по полдня. Ночевал под елками. Встречающиеся по пути веси[20] обходил стороной, чтобы не наткнуться на дружинников князя Михаила или татарских сборщиков дани.