Гончарный круг (сборник) - стр. 46

После гибели отца мать во второй раз вышла замуж. Ильяса же все эти годы растили и воспитывали дедушка и бабушка по отцу. Он никогда не видел отца, так как был всего лишь годовалым ребенком, когда тот погиб. Он не знал мать, потому что она никогда не приходила к нему, хотя и жила в соседнем ауле. Когда он чуть подрос, то стал часто сбегать от дедушки с бабушкой в тот аул и, затаившись в зарослях акации, с теплотой, обволакивавшей его маленькое сердечко, наблюдал за матерью, управлявшейся по двору. Как-то за этим делом его и застали сверстники из того аула и начали бить чужака, занявшего их место игр. На шум и крики прибежала мать и детвора разлетелась, как напуганная кем-то стайка воробьев, а она подняла его с земли, вытерла разбитый нос испросила: «Чей ты, мальчик?» Как же ему хотелось крикнуть тогда на весь мир: «Твой я, мамочка, твой!» – но внезапное удушье не дало сделать этого, и он горько-горько заплакал… Она прижала его к себе, вытерла слезы, успокоила, привела во двор и накормила горячим борщом со сдобными пышками. «Иди, – погладила она его по вихрам у калитки, после того как он поел, – и больше не попадайся этим забиякам и драчунам».

Домой он не шел, а летел, словно на крыльях, сколько радости, ведь он первый раз пообщался с мамой и она даже накормила его!..

Шли годы, а он ходил и ходил, и смотрел на мать уже не с того места, а с другого, облюбованного им на пригорке над ее домом, в зарослях колючего терновника. Ходил в стужу, в зной, но не частил, чтобы не мозолить людям глаза, бывало один, а то и два раза в месяц, а до этого времени, пребывая в нетерпение и тоске.

Как-то соседка-старушка Ханифа сказала ему, что каждый ребенок связан со своей матерью невидимыми нитями. Ильяс испугался тогда, решив, что она знает его тайну, но потом, посмотрев в ее глаза, которые, как показалось ему, были в полном неведении о ней, успокоился и подумал: «Если кто-то и связан с матерью нитями, не я это. Я – резиновыми жгутами, чем больше проходит лет, или дальше отхожу он нее, тем они сильнее тянут обратно».

Ему было уже шестнадцать и он не знал, сколько это еще может продолжаться, пока один случаи в истории его хождений к матери не поставил в ней точку. Связан он был опять – таки со сверстниками в том ауле. Как-то по приходу они окружили его.

– Кто ты и к кому шастаешь в наш аул? – спросил Ильяса один из них – розовощекий, голубоглазый и весьма ухоженный.

– Не твое дело! – отрезал он.

– Ходят тут всякие, – фыркнул тот, – а потом велосипеды пропадают.

Кровью облилось сердце Ильяса – его, который приходит к матери, чтобы хоть краем глазка взглянуть на нее, этот намек на воровство, привел в бешенство. К тому времени он уже был рослым и крепким парнем, а потому одним ударом в подбородок свалил обидчика, сел на него, прижал к земле и принялся бить по лицу с такими яростью и жестокостью, что другие сверстники от этого застыли, словно окаменелые.