Голубой горизонт - стр. 90
Они разделили мясо на две части – поклажу для обеих лошадей, а Баккат сделал из влажной шкуры мешок и набил его кусками почек, требухи и печени. Мешок весил почти столько же, как он сам, но Баккат взвалил его на плечи и пошел быстрым шагом. Джим нес плечо канны, которое свисало ему почти до колен, а Луиза вела лошадей. Последние мили до ущелья Маджубы они преодолели уже в темноте.
Ксиа бежал быстрой косолапой походкой, которую бушмены называют «пить ветер». Так он бежал от первых лучей рассвета до самой темноты. По дороге он разговаривал с собой, как со спутником, отвечал на собственные вопросы, смеялся своим шуткам. На бегу он пил из бутылки и ел из кожаного мешка, висевшего на плече.
Он напоминал себе, какой он хитрый и смелый.
– Я Ксиа, могучий охотник, – сказал он и слегка подпрыгнул. – Я убил большого слона ядом, которым обмазал стрелы. – Он помнил, как выслеживал то животное на берегах большой реки. Он упрямо охотился на него, пока новая луна не стала полной, а потом снова не уменьшилась. – Ни разу не потерял я его след. Может другой человек сделать такое? – Он покачал головой. – Нет! Может Баккат совершить такой подвиг? Никогда! Может Баккат попасть стрелой в жилу за ухом, чтобы яд сразу дошел до сердца слона? Не может! – Хрупкая тростниковая стрела едва способна проколоть толстую кожу слона, она никогда не дойдет до сердца или легких: надо отыскать место, где кровеносный сосуд подходит близко к коже, чтобы кровь могла разнести яд по всему телу. Яду потребовалось пять дней, чтобы свалить большого самца. – Но все это время я шел за ним и танцевал и пел охотничью песню, когда он наконец упал как гора и поднял пыль до вершин деревьев. Может Баккат совершить такой подвиг? – спросил он у окружающих гор. И сам ответил: – Никогда! Никогда!
Ксиа и Баккат были из одного племени, но не были братьями.
– Мы не братья! – закричал Ксиа, рассердившись.
Жила-была девушка с кожей яркой, как оперенье ткачика, с лицом сердечком. Губы ее были полны, как спелые плоды марулы, ягодицы как яйца страуса, а груди круглы, как две желтые дыни тсама, согревшиеся на солнце Калахари.
– Она была рождена, чтобы стать моей женщиной! – воскликнул Ксиа. – Кулу-Кулу забрал мое сердце, пока я спал, и вложил его в эту женщину. – Он не мог заставить себя произнести ее имя. Он выстрелил в нее крошечной любовной стрелой, оперенной перьями утренней голубки, чтобы показать, как сильно он ее хочет.
– Она не пошла. Она не пришла в хижину охотника Ксиа спать на его тюфяке. Она пошла к презренному Баккату и родила ему трех сыновей. Но я хитер. Женщина умерла от укуса мамбы.