Голубое шампанское - стр. 15
Она прислонилась к стене, устраиваясь насколько можно удобнее в ожидании ремонтника.
– Я горжусь этой чертовой штуковиной, Купер. Наверное, это очевидно. И, конечно же, отвечала на одни и те же вопросы столько раз, что это вгоняет меня в скуку. Но тебе, поскольку ты предоставил мне убежище в неприятный момент, я расскажу все, что ты захочешь узнать.
– Он действительно золотой?
– Чистое золото, двадцать четыре карата.
– Полагаю, из-за этого и появилось твое прозвище.
Она поняла не сразу, но через секунду ее лицо прояснилось.
– Туше. Мне это прозвище нравится не больше, чем тебе – твое. И оно не более правильное, чем твое. Поначалу Золотой Цыганкой была не я, а протез. Так называлась эта модель. Но до сих пор она изготовлена только в одном экземпляре, и вскоре это название прилипло ко мне. Я это не поощряла.
Купер понял ее очень даже хорошо.
Он задал еще несколько вопросов. Очень скоро объяснения стали для него слишком техническими. Он был удивлен, что она так много об этом знает. Ее знания ограничивались математикой полей с регулируемой деформацией, но это было ее единственное ограничение. Именно ПРД делали существование Пузыря возможным, потому что их можно было настроить в резонанс с конкретными молекулярными или атомными структурами. Поля Пузыря были настроены так, чтобы отталкивать или притягивать молекулы воды, в то время как поля, генерируемые протезом Гэллоуэй, воздействовали на атомы золота, и только на них. Далее она рассказала гораздо больше, чем он смог усвоить, о том, как эти поля генерируются в ядре протеза, а потом формируются волноводами, скрытыми в ее украшениях, и деформируются («Физические термины обычно не элегантны», – извинилась она.), подчиняясь диктату нанокомпьютеров, распределенных по всей аппаратуре, и управляясь процессом, который она назвала «дополненной холиститопологией с нейронной обратной связью».
– А если простыми словами… – взмолился он.
– …то я думаю о нажатии среднего вентиля, музыка звучит непрерывно и приходит сюда. – Она вытянула руку и согнула средний палец. – Ты зарыдаешь, если узнаешь, сколько решений должно принять ядро, чтобы совершить это простое движение.
– С другой стороны, – сказал он и затараторил, вспомнив, что случилось с другой ее рукой, – в моем мозге тоже происходят сложные процессы, когда я делаю то же самое, но мне не нужно их программировать. Это делается за меня. Разве это не почти так же, как у тебя?
– Почти. Но не совсем. Если бы для тебя сделали такой же протез и подключили тебя к нему, ты бы много дергался. Через пару недель ты бы очень неплохо играл в ладушки. Но через год ты бы даже не думал об этом. Мозг самообучается. Что есть упрощенный способ сказать, что ты шесть или семь месяцев будешь бороться днем и ночью с тем, что ощущается как совершенно неестественное, и в конечном итоге научишься это делать. А затем поймешь, что научиться танцевать чечетку на лезвии бритвы станет пустяковой задачей.