Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - стр. 23
Все произошло так быстро, что на несколько секунд все опешили, а потом бросились помогать несчастной крохе. «Ах ты, кретин проклятый!» – кричали воспитательницы сразу как будто скукожившемуся в размерах и совершенно потерявшемуся десятикласснику. – Ты что, ребенка поднять не можешь, дурья твоя башка?!». Разъяренных училок словно подменили – еще минуту назад они стояли с фальшивыми улыбками на своих лицемерных рожах, а сейчас были готовы растерзать человека за то, что он оказался таким неуклюжим.
Одним словом, 1 сентября было безнадежно испорчено! Если бы я был постарше, то уж наверняка бы решил, что это плохой знак на будущее, но в детстве мне еще не приходило в голову связывать все эти вещи воедино. Так или иначе, меня все равно переполняла вполне законная гордость – ведь по всем выкладкам выходило, что теперь я не просто какой-то малолетний хмырь, а самый, что ни на есть, настоящий первоклассник. «Вот, – думал я, – когда-нибудь мне тоже посчастливится стать десятиклассником, и однажды таким же погожим сентябрьским деньком я посажу себе на плечи первоклашку, которая будет залихватски трезвонить в школьный колокольчик – и уж, конечно, ее не уроню!».
Глава 5
«Буквы разные писать тонким перышком в тетрадь»
Из песни «Учат в школе», на слова Михаила Пляцковского
Уважаемые читатели, прежде чем я продолжу свое повествование, считаю своим долгом предупредить вас, что дальше мне придется иногда – не часто, а лишь по мере необходимости, – использовать обесцененную лексику, без которой представить нашу жизнь в интернате, а уж тем более описать ее, совершенно невозможно! Я и так до этой страницы изо всех сил сдерживался, стараясь не использовать матерные слова и выражения, но дальше это было бы уже противоестественным надругательством над всяким здравым смыслом.
Тем более, что мы уже в первом классе матюгались так, что даже бывалые грузчики-алкаши, разгружавшие подгнившие продукты на детдомовской кухне, отходили нервно покурить в сторонку. Хорошего в этом, разумеется, мало, но и правду скрывать тоже негоже! Честно говоря, в интернате мы только матом и разговаривали, но жалея ваши глаза и уши, я постараюсь свести его употребление в книге к минимуму.
А начну я материться здесь прямо с моей фамилии. Дело в том, что звучит и пишется она так: Сукаченко. Как, я вам еще ничего про это не рассказывал?! Ну, тогда слушайте. Да, меня зовут Олег Сукаченко. Эта фамилия досталась мне от матери, поскольку отца-подлеца, как вы уже знаете, сдуло ветром, когда мне не было еще и одного дня. Кому-то может показаться, что фамилия моя лишена благозвучия и режет ухо, но поспешу вас успокоить – ничего предосудительного в ней нет.