Ноги к морю, к солнцу, на восток.
Жизнь в воспоминаньях пронесётся,
прошлого разверзнутся пласты.
Впереди меня – над морем солнце.
Позади меня стоят кресты.
Оглянусь – не с сожаленьем острым,
не с молитвой на пустых устах:
вместо тех, кто начал Drang nach Osten,
лишь кресты да каски на крестах.
…Вы меня поймите, не осмейте,
я юрок-вьюрок из дальних мест —
верещу о жизни, не о смерти,
лишь в себе самом несу свой крест.
Не погиб меж Сциллой и Харибдой,
столько повидав смертей одних!
Не поник меж Правдою и Кривдой, —
уцелел, чтобы страдать от них.
Ах, война и плен, мой ад кромешный.
В море – тишь. Но где же в мире тишь?..
Жизнь моя – крест четырёхконечный,
мне судьбой навязанный фетиш.
Просто крест – он мой близнец сиамский.
Прост как перст, упрям и прям, как пест.
Окровавленный дохристианский
крест – орудье казни, грозный крест.
Символ смерти – или символ веры?
Стала чья-то память коротка?
…Древний Рим, древнее нашей эры.
Рабства гнёт. Восстанье Спартака.
А потом, от Капуи до Рима,
вдоль дороги, где в пыли кусты,
словно в страшном сне – необозримо
встали в строй кресты, кресты, кресты.
На крестах – с обвисшими телами
мёртвые распятые рабы…
Римские властители, тираны —
проклинаю чёрные их лбы!
Нелюди, садисты, изуверы —
Зрелища творили из смертей.
Крест есть смерть. Причём тут символ веры?
Крест был силой тех, кто всех лютей.
…В мире – август. Самолёт, злой символ,
четырёхконцовый чёрный крест,
дьявольскую смерть над Хиросимой
сбросит вниз, сжигая всё окрест…
Я ж, того не зная, в смерть не слягу,
крест живой, не разревусь в соплях…
…Нам – этап, всё ближе к Усольлагу,
к танкам, что ворвутся к нам в Степлаг.
Засифонит жисть такую клизму,
что – хоть стой, хоть падай, но держись.
В унисон комизму-коммунизму
стоном пробренчит жестянка-жисть.
