Размер шрифта

Голоса исчезают – музыка остается - стр. 10

Здесь бутылки – каких только нет!

Там, где прежде висела иконка,

В полумраке колеблется свет.

Я люблю этот мир, где разбито

Не одно лишь в окошке стекло,

Где в примёрзшее к почве корыто

Столько ржавой воды натекло.

Завтра вечером еду на десять дней в Переделкино. Вернусь – напишу более обстоятельно.

Ещё раз – спасибо за „Спину земли“. В ней – и судьба, и душа. А ещё, как сказал мой любимый Володя Соколов, в ней „мечется тень поэта…“.

Желаю Вам побольше здоровья.

Вл. Мощенко.

9 авг. 2000 г.».

Стихотворение, посвящённое мне, удивило меня самим фактом посвящения: оно было написано до нашего заочного знакомства, и вдруг теперь посвящается мне. Но, наверное, поэт уловил моё постоянное состояние души[4]: за мою жизнь «в примёрзшее к почве корыто столько ржавой воды натекло» – это я и есть то самое корыто, примёрзшее к Джез казгану.

И я написал ответное стихотворение, его опубликовала региональная жезказганская газета «Подробности»:

СОКРОВЕННАЯ ПРАВДА

Владимиру Мощенко

В ружейном патроне скрыт будущий выстрел.

В бумажной купюре скрыт золота звон.

А что у поэта в дороге небыстрой,

где золото пули, чем выстрелит он?

Строка – его золото: выстрелом в сердце.

В своё, коль строка его боли полна.

Строка подтверждается жизнью и смертью.

А если сфальшивит, то грош ей цена.

Где правда? Иль в Ветхом и Новом Заветах?

В заклятых запретах закрытых дверей?

Бессмертная правда – в стихах у поэтов

опалы, изгнания и лагерей,

всех этих заложников злости и власти —

тюремных загонов, замков и штыков, —

чтоб не было ярких, без лести и сласти,

солёных от слёз и от пота стихов.

И ты, как старатель в своем Эльдорадо,

не думай, что легче, а что тяжелей, —

ищи, где она, сокровенная правда,

найди – и в достойную форму отлей.

И снова я написал письмо и отправил с газетой Владимиру Николаевичу, и снова получил ответное письмо:

«Дорогой Юрий Васильевич,

извините, ради Бога, за долгое молчание. Всё думаю, как Вы там в своём далеке. Напишите, пожалуйста, о своей жизни: каков сейчас город, с кем встречаетесь, работаете ли над чем-нибудь. Интерес у меня к Вам огромный, поэтому главная просьба моя: живите как можно дольше и будьте здоровы (хотя бы относительно).

За период август – сентябрь – начало октября я написал новый вариант повести „Ода Фелице“, который будет напечатан в ближайшие два месяца в одном из „толстых“ журналов, рассказ „Камень упал на кувшин“, а самое главное – книгу стихов „Вишнёвый переулок“. Там есть боровской цикл – его-то я Вам сейчас, прямо в этом письме, и представлю. Вдруг да понравится что-нибудь.

Что касается повести „В Боровом в сорок втором“, то после Ваших писем и Вашей книги „Спина земли“ я сказал себе: „Отставить!“. То есть будет лишь один Джезказган. Кроме того, у меня появилась идея ввести в повествование Ваш образ – в той мере, в какой это диктуется ходом событий. И поверьте, что он будет согрет теплом моего отношения ко всему, что связано с Вашей судьбой. Какие у Вас есть соображения по этому поводу?

Страница 10

На следующую страницу