Голос из толпы. Дневниковые записи - стр. 8
Прагу, оказывается, почему поспешили освободить? Не потому, рассказывает полковник, что немцы хотели ее взорвать, а потому, что американцы были близко. Надо было не дать им Прагу.
25‐е, среда. Я на Дворцовой площади. Вдали – колонны офицеров. Блестят на солнце, кажется, погонами. Подхожу ближе. Не погоны блестят! Планки орденов и медалей на гимнастерках блестят.
5 мая, суббота. Морячок в трамвае попался удивительный. Со всеми разговаривает, помогает людям подниматься на подножку, говорит «спасибо», когда его благодарят за это. Вышел он из трамвая, видит: милиционер; морячок отдал ему честь; не ожидавший ничего подобного, удивленный милиционер тоже отдал честь, но пустому пространству, потому что морячок уже прошел мимо милиционера. А я вижу: он, этот морячок, засмотрелся на мамашу, вернее, на бабушку (пожилая уже) с двумя крохами, и заулыбался.
6‐е, воскресенье. Велика сила привычки. Живется хорошо, а по-прежнему люди выползли на огороды. В Невском районе роют повсюду, перед самыми домами. Дымят костры. Под нашими окнами на втором этаже скрежещут о твердую землю и камни лопаты. Стоит ребячий гвалт.
Слышу, говорят по радио, что советские люди с радостью узнали о новом займе. «С радостью, – зло произносит мать, – как бы не так!»
Действительно, зря лгут. Радости нет. Есть сознание необходимости: это надо Родине, вот мы и даем, ведь давали во время войны тысячи, миллионы. Надо было Родине! Но какая ж тут радость? Радости от того, что отдаешь свои деньги, нет15,16.
Поздним вечером по дороге из университета домой нагоняю Карионова, однокурсника. Идем вместе. Вдруг он останавливается, заслушавшись, как две девушки поют песню.
– Надо идти, – говорит потом, – а то останешься без ужина, магазины в 12 закрываются. Но и послушать хочется.
Он-таки остается слушать песни.
Я в Центральном шахматном клубе. Уже по тому, сколько народу поднималось по лестнице, можно было предполагать, что клуб будет переполнен.
Так и есть. Толпы народу. Гудят. Сидеть негде. А я играю первую турнирную партию.
Вот показали первые десять-одиннадцать ходов матча на первенство мира между Ботвинником и Бронштейном. Потом был доклад. Зажав уши ладонями, я думал над своими ходами. Вторая передача (сообщение из Москвы) примерно через час. Комментирует из Москвы Синявский.
…Вторая демонстрация партии московского матча. Мастер Ровнер показал залу, битком набитому шахматными болельщиками, десять ходов и закончил: «А дальше последовало интересное продолжение. Черные предложили ничью, и Бронштейн ее принял».
Сперва – всеобщее изумление, потом – бурные овации, Ботвинник – чемпион. Выиграй Бронштейн, он бы стал чемпионом. Но Бронштейн согласился на ничью на 22‐м ходу?! А все ждали сногсшибательной партии.