Голодная бездна Нью-Арка - стр. 41
…другое море.
…старые скалы, подернутые зеленью водорослей. К полудню они просыхали, и покрывались белесой пленкой соли, а к ночи вода поднималась, все выше и выше, точно желая добраться до древнего замка. Стереть его. А он был слишком горд и самоуверен, чтобы замечать опасность.
Рог Безумца не боялся ни северных ветров, ни бурь.
…и тебе бояться нечего, мальчик, - дед спустился из башни, в которую Мэйнфорду входить было запрещено. – Вовсе ты не сумасшедший… а твоя мамаша, уж прости, дура…
Дед носил трубку, которую набивал дешевым табаком.
Он был стар и не стыдился прожитых лет. Он не спешил убирать морщины, восстанавливать волосы или хотя бы, - матушку это неизменно огорчало – избавляться от повязки на глазу. Современная медицина глаз вернуть не смогла бы, но вот вставить стеклянный, качественный, почти неотличимый от настоящего… а повязка – это не только уродливо, но и вызывающе.
Почему-то, глядя на деда, Мэйнфорд не мог представить его себе со стеклянным глазом.
Повязка же… черный бархат, истершийся, сроднившейся с темною морщинистою кожей, он был естественен, как и двойная жемчужная серьга в ухе. Или кривоватые зубы, прокуренные даже не до желтизны – до цвета бурого, отчего казались они вырезанными из дерева.
Дед носил старомодные дублеты с рукавами, набитыми ватином, рубашки из тонкого шелку и многослойные кружевные воротники. И это вновь же было немодно, зато… естественно?
Он прожил без малого три сотни лет, и полагал, что это дает ему право на некоторые причуды.
- Слушай море, малыш. Когда будет становиться невмоготу, слушай море, - дед протянул причудливую раковину, сам прижал ее к уху Мэйнфорда. – А мамаше своей, если сунется со своими таблетками, вели засунуть их в жопу…
- В чью?
- Того осла, который их выписал, - дед хохотнул… он курил в гостиной, не задумываясь о том, что для курения существуют курительные комнаты, а в гостиных пьют чай. Чай он вовсе не признавал, предпочитая дешевый ром, хотя в подвалах – Мэйнфорд самолично спускался в них – имелось вполне приличное вино. Более того, подвалы эти с содержимым их – винные бочки занимали лишь малую часть древнего лабиринта – являлись очередным камнем преткновения между матушкиными желаниями и дедовым стремлением оставить все, как оно есть.
- Слушай, малыш… отдыхай… а как вернешься, то помни… ты не сумасшедший, ты просто проклят…
- Кем?
Странно, но шум морской раковины, прижатой к уху, успокаивал. От этой раковины тянуло прохладой, пахло солью и йодом, морем.
А голоса молчали.
Они, не оставлявшие Мэйнфорда в покое ни на мгновенье, вдруг исчезли, растворились в мерном рокоте волн.