Годы испытаний. Честь. Прорыв - стр. 78
Но Аржанцевой не было. Русачев стоял, тревожно всматриваясь в затемненный зал. Вдруг он увидел, как по проходу пробирается жена Канашова. «Неужели выступит? Эта разделает меня под орех!» Но она подошла и положила записку на стол президиума. Аржанцева писала: «Прошу извинить, но выступить не могу… У меня заболел ребенок». Коврыгин дважды прочитал записку и изменился в лице. «Вот черт, как обвела ловко!» Он тут же поднялся и попросил слова у Русачева.
– Я думаю, товарищи женщины, не надо доводить дела до неприятностей. Возвращайтесь в свои прежние комнаты, а комиссия примет новый дом – и тогда устроим новоселье… – Коврыгин попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. – Верно я говорю?
Шум негодующих голосов пронесся по залу:
– Нет!
– Не можем мы туда-сюда ездить!
– Да что это за издевательство? Детей бы пожалели!
И тут начались выступления. Из зала вышла пожилая, седая женщина и уверенно прошла на трибуну.
– Может быть, вам еще неизвестно, товарищ представитель округа, где мы жили. Пойдите поглядите, раз в гости приехали.
Внимание всех было приковано к этой женщине.
– Мы тут в сыром бараке жили, – говорила она. – Но так больше жить не можем!
Из зала донесся возбужденный голос:
– Они бы еще для нас, как для солдат, койки поставили в три яруса.
Представитель округа поднялся и бросил в темный зал:
– Трудно, знаем, что трудно… Вы правы, товарищи женщины, но общежитие прививает людям чувство коллективизма, сплоченности, взаимной выручки. А она вам нужна не меньше, чем вашим мужьям.
Седая женщина, стоявшая на трибуне, прервала его:
– Попробуйте сами так пожить, товарищ полковой комиссар, хоть один денек… На двадцать семей в бараке три крана в общем умывальнике и один туалет.
Дружный смех потряс зал. И даже в президиуме не удержались от улыбки.
– Да, но как вы, сознательные женщины, могли решиться на такое преступление? Вы же подводите своих мужей!
Женщина медленно сошла с трибуны и кивнула головой в зал:
– А вы их спросите, товарищ полковой комиссар. Они вам ответят.
Сказав так, она ушла и словно растаяла в полутемном зале.
– Разрешите мне слово, – поднялся высокий пожилой старший политрук.
– Пожалуйста, – сказал председатель собрания.
– Кто это? – спросил представитель у Коврыгина.
– Парторг полка Ларионов.
– То, что мы здесь встретились, товарищи, по волнующему нас вопросу, это хорошо. Хорошо, что некоторые женщины рассказали, как обстоит дело у нас с жильем, но, мне кажется, к решению этого дела мы подошли не с того конца…
В президиуме недоуменно переглянулись, зашептались, в зале началось оживление. А он продолжал: