Год Змея - стр. 41
Отряду нужно всего лишь довезти дань до Матерь-горы, а Лутому с драконьей невестой дорога дальше, в недра. Юноша, не раздумывая, потянулся к собственному горлу – через три месяца его пережмут широким рабским ошейником. Таким, как у Хавторы из Пустоши.
Сам вызвался. Не заставляли ни князь, ни дружинники. Кому как не хитрому, юркому, веселому Лутому взять на себя эту роль? За свою жизнь он притворялся подмастерьем, лавочником, бродячим дудочником, сыном охотника и побочным отпрыском деревенского головы. Он лгал, извивался, смеялся, выкручивался, слонялся по Княжьим горам вместе с такими же оборванцами. А сейчас он выставит себя рабом, отправленным в дань Сармату-дракону. И будет делать то, что умеет лучше всего: наблюдать.
Оркки Лис верил в приметы и духов, но высмеивал мысль, что Сармат некогда был человеком. Тойву, второй и последний из отряда, кто знал о намерениях Лутого, предпочитал отмалчиваться. Скали захлебывался ядовитой слюной, доказывая, что в Матерь-горе обитает оборотень. И некому было рассказать, как оно на самом деле. Лутый расскажет. Лутый выберется из Матерь-горы, но перед этим отыщет слабые места Сармата. И хоть бы, боги, хоть бы все получилось.
Лутый старался видеть мир глубже и ярче, чем другие. Он не считал Рацлаву-невесту писаной красавицей – да и понятие красоты было для Лутого необъятным. Но ему казалось, что она – сотканное полотно. Бельма, полнота, не очень густые темно-русые косы до лопаток. Молочно-белая кожа, красневшая и лопавшаяся на морозе. Перевязанные ладони, соболиные брови, прямой нос с широкими ноздрями. Плавные, ленивые движения и, конечно, свирель. Драконья невеста не красива и не уродлива: она такая, какой должна быть. И если дать ей зрение, тонкий стан или волосы до бедер, ее образ рассыплется, будто потревоженный хрусталь.
А еще есть в ее свирели то, что заставило Совьон перешептываться с Тойву. И если – когда, это лишь вопрос времени, – Лутый выяснит, что именно, если драконья невеста сможет ему не то что помочь – хотя бы не мешать, – зачем ему красть пугливых, миловидных, обманчиво храбрых и глуповато заносчивых девушек?
– Хорошо, парень, – согласился Оркки. Он понимал, что от этого решения зависит жизнь Лутого, и не настаивал. – Делай как считаешь нужным.
Он поскреб щеку в бороздках морщин – их у Оркки было не в пример больше, чем у Тойву, хотя предводитель был младше всего на год. Под одним из карих глаз пролегла складка, а пальцы начали привычно поглаживать остроконечную пшеничную бородку. Лутый хорош. Лутый ему как сын. Тяжело его отпускать.