Год Змея - стр. 4
– Слепая! Мы, дери тебя твари небесные, везем Сармату слепую! – Он чудом не сгреб его за шкирку. Но сейчас Тойву не его друг, а глава отряда, и дело бы не кончилось обычной дракой. – Бельмяноглазую невесту, калеку, которая… Как ты допустил такое?
Он мог бы догадаться, что девушка не была так проста. Мог бы, но Тойву, продолжая смотреть рассудительно и спокойно, не торопился оправдываться и тем привел его в настоящее бешенство.
Оркки Лис захохотал свистяще, горлом.
– Птицы, собаки, женщины… За кем я только сегодня ни наблюдал. А у нас в телеге слепая, которую мы отдадим Сармату, не успеет начаться зима. Дракон ничего от нас не оставит, ничего, всех перемолет, всех сожжет. – Смех его стал страшен и тих, и слышал его один Тойву. – Да помилуют нас боги. Их щедростью Сармат сам окажется слепым – или простит такой плевок в свою сторону.
Но казнил он и за меньшее.
– Ты закончил? – Тойву откашлялся. – Ее счастье, что она слепа. В чертогах Матерь-горы весь свет из Сарматовой глотки.
– Плевать мне на ее счастье. Я еду не ради девок, а ради Черногорода. – Чтобы не сорваться на рык, Оркки закусил костяшки пальцев. – Значит, слушай. Скажу своим молодцам, и они умыкнут чью-нибудь смазливую дочурку из первой захолустной деревушки, и…
– Не смей, – прочеканил Тойву. И добавил беззлобно, но решительно: – Если поступишь по-своему, убью.
Над ними распростерлось бесконечно высокое небо, перетянутое нитями облаков. Позади – Черногород, впереди – долгие мили опасного, долгого пути. Но тяжесть отвалила от души Оркки, и, засмеявшись, мужчина погладил остроконечную пшеничную бородку. Он знал, что делать, хотя убедил Тойву в обратном.
– Поглядите-ка, – по-медвежьи проворчал предводитель. – Смешно ему. Ничего и знать не знает, а смеется.
«Не убьешь ты меня, Тойву, – подумал Оркки Лис. – Все Княжьи горы за твоей спиной переверну, а не убьешь».
Две женщины скакали на одноглазом коне к легендарному Шестиликому столпу, и ворон кружил над их головами.
Рацлава поняла, что в Божьем тереме ее опоили маковым молоком, – чтобы не начала вырываться и рыдать. Свое тело она ощущала смутно, будто чужое, и все запахи и звуки текли мимо нее так медленно, что, казалось, она могла задержать их между пальцев. Шестиликий столп пах смолой и железом, тонкими цветами, проросшими сквозь древесную кору. Горячее сердце в груди вороньей женщины стучало в такт птичьему крику. Конь рыхлил землю, отдающую талой водой и хрупкими пожухлыми листьями, готовыми рассыпаться в руках.
Пальцы Рацлавы скользили по шершавому столпу, обводили вырезанные лица шести княжон: щеки, губы, кольца кос, выпуклые глаза. Поглаживали расщелины, из которых вились цветы, и осторожно сбивали налет инея.