Год моего рабства - стр. 44

Я шагнула к Пальмире:

— Что у нас на лбу? Ответь, прошу.

Я старалась говорить тихо, но Пальмира лишь настороженно огляделась, шикнула на меня и заставила встать у стены, рядом с остальными. Тут же отошла, будто боялась, что я вновь заговорю. Вперед вышел свободный имперец в темно-синей мантии. Щуплый с блеклыми жидкими волосами. Он оглядел шеренгу, заложил руки за спину:

— Рабыни, обувь долой!

Я видела, как девушки завозились, скидывая мягкие туфли. Мне ничего не оставалось, как последовать их примеру. И вот я стояла на гладком холодном камне. Босая, я чувствовала себя еще более беззащитной, и тело вновь сковало от панического страха.

Имперец окинул взглядом наши ноги, кивнул:

— Поднимите подносы.

У меня не мелькнуло даже мысли о том, что мы будем прислуживать за столом. Нет, тут что-то другое, что-то отвратительное. Что сказала Пальмира совсем недавно? Что я должна удержать этот проклятый поднос, что бы ни происходило. По крайней мере, не быть первой. Но что произойдет?

— Поднос!

Имперец уже стоял прямо напротив меня. Я вздрогнула всем телом, подняла руки, с ужасом понимая, что тяжесть стала почти неподъемной. Он взял из рук стоящего рядом раба высокую вазу лаанского стекла с тоненьким горлышком, из которого торчала срезанная форсийская роза с бархатными лепестками. Красная, как моя накидка. Свежайшая. Наверняка из того самого сада. Я с трудом преодолела инстинктивное желание понюхать цветок. Опомнилась. Как только донышко коснулось подноса, руки затряслись. Одно неверное движение — и ваза перевернется. Я ясно ощущала, как она едва-едва шатается на зыбкой поверхности. Значит, об этом говорила Пальмира — не уронить. Во что бы то ни стало — не уронить.

Я скользнула взглядом по остальным девушкам — у каждой на подносе стояла такая же ваза с красной розой. У некоторых в руках все уже ходило ходуном. Я собрала всю волю в кулак, напряглась, сжала пальцы вокруг проклятых подвижных ручек. Вдруг музыка стала громче, и я поняла, что открылась какая-то дверь. Я нашарила взглядом прямоугольник скупо подсвеченной темноты и увидела, как девушки, одна за одной, исчезают в дверном проеме. Мне ничего не оставалось, как следовать за ними.

В помещении невыносимо пахло дарной. Настолько что я едва не закашлялась. Тягучая музыка обволакивала. Казалось, моя накидка стала влажной, и чужие руки прижимали к телу мокрую липкую ткань. Я не могла отделаться от ощущения, что меня разглядывают, что меня трогают. Металл под накидкой обжигал бедра холодом, и соски болезненно сжимались. Сердце колотилось. Я не смотрела по сторонам — сосредоточилась на своей ноше. Порой задерживала дыхание. Просто шагала за девушкой, идущей впереди, с одной единственной мыслью: не уронить.