Год магического мышления - стр. 19
В классическом балете бывают моменты, когда оставшийся в живых влюбленный пытается найти и воскресить любимую – приглушенный свет, белые пачки, па-де-де с любимой, символизирующие заключительное возвращение в царство мертвых – танец теней, la danse des ombres. И стихи, стихов как раз много. День или два я прожила на “Покинутом тритоне” Мэтью Арнольда:
В иные дни я опиралась на Одена, “Похоронный блюз”, строки из “Восхождения на Ф6”:
Эти стихи и танцы теней казались мне наиболее точными.
Под этими абстрактными изображениями мук и ярости скорби или же за их пределами – корпус вспомогательной литературы, руководства, как совладать с таким состоянием, – одни “практичные”, другие “вдохновляющие”, и те и другие по большей части бесполезные. (Не пейте лишнего, не тратьте деньги, полученные по страховке, на новую обстановку гостиной, найдите группу поддержки.) Оставалась профессиональная литература, исследования психиатров, психологов и социологов, пришедших на смену Фрейду и Мелани Кляйн, и довольно скоро я обнаружила, что тянусь именно к такой литературе. Я узнала из нее многое, что знала и раньше, и в какой-то момент это совпадение сулило покой – мнение со стороны, подтверждавшее, что я не выдумала то, что, как мне казалось, происходит. Из тома “Утрата: реакции, последствия и помощь”, составленного в 1984 году Институтом медицины при Национальной академии наук, я вычитала, к примеру, что самая распространенная реакция на смерть близкого – шок, отупение и невозможность поверить: “Субъективно человек, понесший утрату, чувствует себя как бы внутри кокона или плотного одеяла, а окружающие могут счесть, что он сохраняет спокойствие. Поскольку реальность утраты еще не проникла в сознание, со стороны кажется, будто человек полностью смирился с произошедшим”.
Вот он, “эффект крепкого орешка”.
Я продолжала читать. От Дж. Уильяма Уордена, проводившего исследование детского горя в Общеклинической больнице Массачусетса, я узнала, что дельфины порой отказываются от пищи после смерти партнера. Гуси, по наблюдениям, после подобной утраты мечутся и зовут, продолжают искать погибшего партнера, пока сами не утратят способность ориентироваться и не заблудятся. Люди, читала я – и это не было для меня новым знанием, – обнаруживают аналогичные паттерны. Они ищут. Они перестают есть. Они забывают дышать. Падают в обморок от недостатка кислорода. Пазухи носоглотки распухают от непролитых слез, и в итоге пациент обращается к отоларингологу с инфекцией уха неясной этимологии. Снижается концентрация. “Через год я научилась читать заголовки”, – призналась мне подруга, потерявшая мужа на три года раньше, чем я. Ухудшаются все виды умственной деятельности. Как Герман Касторп, люди, понесшие тяжелую утрату, допускают серьезные профессиональные промахи и терпят чувствительные финансовые убытки. Они забывают собственный телефонный номер и являются в аэропорт без паспорта. Заболевают, сваливаются и даже, опять-таки как Герман Касторп, умирают.