Гнев Бога - стр. 23
Принцепс начал писать. Его суровое лицо выражало твёрдую непоколебимую волю.
За окном наступил рассвет.
Закончив составление документа, Август свернул пергамент и отдал его Гортензию.
– Сегодня, в восемь утра ты огласишь моё завещание перед Правительством…– он иронично покривил губами, -…ну, а Тиберий с его дурацкой манерой играть пальцами отправится в вечную ссылку на свой любимый остров Родос. – Он обнял сына и погладил его по голове. – Мальчика пока спрячь в садах Мецената. Я боюсь и Ливию.
Когда все покинули дворец, египтянка обернулась к дрожащему Вергилию . и он увидел на её лице загадочную улыбку.
– Я забыла сказать тебе: кто я.
– Кто же ты?
– Меня зовут Юлией –младшей.
– А кто твой отец?
– Мой отчим Тиберий Нерон Агенобарб, сын Цезаря.
– О!
– А мой дед Август Цезарь…И вот прекрасный случай для мести.
– Какой мести? И кому?
– Цезарю за мою мать Юлию – старшую, которую он сослал на остров.
– Но разве Тиберий сможет что-нибудь изменить?
– Не знаю, – ответила Юлия, рассеянно глядя вокруг себя.
Вергилий был поражён тем, что он узнал страшную тайну республики. Ему хотелось как можно быстрей убежать вон из этого дворца, из Рима в ту далёкую виллу, которую ему подарил Меценат. Юноша задыхался от страха и волнения.
Юлия восхищённо посмотрела на свои изящные, тонкие руки.
– Я хочу насладиться борьбой этих сильных людей. Их судьба в моих руках.
Она с презрением посмотрела на дрожащего Вергилия и почувствовала, как в её душе всё сжалось от того, что он уже тяготился своим присутствием рядом с нею и уже не помнил, кем они были друг для друга всю эту ночь. От мучительного сознания, что она брошена каким-то ничтожным поэтом, Юлия пришла в ярость и сжала кулачки, но , вспомнив его пылкость, трогательную нежность, неопытность и искренность чувств, она улыбнулась и потянула его руки к своему телу. Но Вергилий продолжал трястись от страха и безумно глядеть прямо перед собой.
Юлия разочарованно вздохнула. На её прекрасных глазах заблестели слёзы. Её голос дрогнул, когда она сказала:
– Мы, разумеется, встретимся, не правда ли?
Он ничего не ответил, погружённый в свой страх.
Они оделись и спустились вниз. Юлия, уже сидя в носилках и держа Вергилия за руку, торопливо оглядывала его лицо, ища в нём прошлое чувство. По её бледным щекам катились крупные капли слёз. Она медленно размазала их пальцами по лицу.
– Ну, поэт, беги писать свои стихи.
И Вергилий, облегчённо вздыхая, вмиг ощутил в душе лёгкость и помчался прочь по пустынной улице …навстречу всемирной славе, чтобы уже через год вернуться в Рим и увидеть на дальних подступах к городу десятки тысяч римлян, которые в экстазе обожания встречали юного поэта. И самые красивые женщины день и ночь будут ждать его выхода из дома, чтобы поцеловать на дороге следы его ног…Это будет…Так значит: слава трусости, потому что она есть вечная память в сердцах людей, чем смелость, потому что она смерть и забвение…