Глубокие воды - стр. 30

– Ой, если верить ему, ты реагируешь не так, как положено. Могу себе представить, что ему наплел Ральф Госден. Так сказать, плеснул масла в огонь. Вот Дон Уилсон и заявляет, мол, к тебе нужно приглядеться поближе, ты вроде бы что-то скрываешь. – Последние слова Мэри прошептала, улыбаясь. – Я сказала ему, что мы вот уже девять или десять лет к тебе приглядываемся и считаем тебя одним из самых прекрасных, милых и самых открытых людей на всем белом свете!

– Миссис Меллер, позвольте пригласить вас на танец? – спросил Вик. – Как вы думаете, ваш муж не будет возражать?

– Вот это да, Вик! Даже не верится!

Он взял ее креманку с лимонным мороженым, отнес вместе со своей к буфетной стойке, а вернувшись, подхватил Мэри и закружил в вальсе. Вальс был его любимым танцем. Вик очень хорошо вальсировал. Мелинда заметила его и от удивления замерла на месте. Хорас и Эвелин тоже смотрели на него. Чтобы не выглядеть глупо, Вик умерил шаг – его переполняло радостное возбуждение, как будто на волю вдруг вырвалась давно сдерживаемая страсть. Если бы не теснившиеся вокруг пары, он бы просто летал с Мэри.

– Ничего себе! Ты великолепно танцуешь! – сказала Мэри. – Почему ты столько лет это скрывал?

Он даже не попытался ответить.

После вальса Вик еще долго испытывал нечто вроде триумфального восторга. Когда Мелинда закончила танцевать, он подошел к ней, отвесил легкий поклон и сказал:

– Мелинда, можно тебя пригласить?

Пряча удивление, она прикрыла глаза, отвернулась и произнесла:

– Ах, милый, я устала.

По дороге домой Мелинда спросила:

– Что это сподвигло тебя на танец?

Он, предупреждая ее шуточки, отшутился сам:

– Я решил эпатировать публику не только странностью, но и противоречивостью. Всем известно, что я никогда не танцую.

У Мелинды не было настроения ехать купаться к Коуэнам, но от их приглашения она отказалась очень любезно.

– Сегодня ты была обворожительна, – сказал ей Вик дома.

– Нужно было как-то смягчить нанесенный тобой урон, – ответила она. – Вот я и старалась изо всех сил.

Вик машинально пожал плечами, чуть улыбнулся и промолчал. Мелинда сегодня провела время не хуже, чем на других балах в клубе, где она, перевозбудившись, начинала флиртовать, слишком много пила или чинила еще какую-нибудь неприятность, от которой любовь к ним в городе не возрастала.

Той ночью, в постели, Вик вновь переживал минуты, когда он вальсировал с Мэри Меллер. Вспоминал злой взгляд Дона Уилсона, шепотки присутствующих. Наверное, некоторые – те, кто его почти не знает, – всерьез поверили, что он убил Малькольма Макрея. Именно на это намекала Мэри. Если бы она не знала его так хорошо или не думала, что так хорошо его знает, то и она стала бы его подозревать. Ведь тогда, на вечеринке, она как раз это и сказала: «Можно вот так терпеть, все ждать чего-то, а потом, в один прекрасный день, ты что-нибудь сделаешь». Он вспомнил ее слова; вспомнил и то, как умилился их смиренности. Да, все эти годы, что бы Мелинда ни вытворяла, он изображал спокойствие и невозмутимость. Он сознательно скрывал свои чувства; в начале ее первой интрижки они у него были – может быть, одно только потрясение, – но он их успешно подавлял. Это как раз и сбивало всех с толку. Он видел это по их лицам, даже по лицу Хораса. Вик не проявлял ревности, обычной в таких случаях, и рано или поздно в нем что-то должно было сломаться. К такому выводу приходили все. Поэтому-то его история и оказалась так хороша: что-то надломилось, и он убил одного из любовников Мелинды. Этому легче было поверить, чем тому, что он четыре года терпел, ничего не говоря и ничего не предпринимая. И вот взорвался – это же так по-человечески. Это людям понятно. Никто на белом свете не способен доказать, что он убил Малькольма Макрея, думал Вик, но ведь и то, что он никого не убивал, тоже никто не докажет.